Слуга проводил Энсадума на второй этаж. Все то время, пока они поднимались, он шел впереди, высоко поднимая подсвечник с единственной свечой и останавливаясь лишь для того, чтобы запалить очередной светильник. Вскоре на этаже горели все лампы, но светлее от этого не стало – даже они не могли рассеять царящего вокруг пыльного полумрака.
Внутри было почти так же холодно, как и снаружи, и Энсадум невольно подумал, что содержать такой дом неимоверно дорого: понадобились бы сотни свечей, чтобы осветить каждый угол, а также топливо для печей и каминов.
В доме пахло сыростью, старыми вещами, чем-то незнакомым. Запах был терпким, горьким и напоминал аромат полыни. Во время встреч с кураторами Энсадуму приходилось вдыхать разные запахи: приятные и не очень. Кураторы постоянно экспериментировал: сжигали травы, растворяли в кислоте волосы, кости, ногти, замораживали кожу и плоть, воспламеняли жир – животных и человеческий, испаряли кровь, мочу и слюну, иногда по отдельности, иногда смешивая вместе, чтобы понаблюдать, как внутри прозрачных трубок струится новая субстанция. Энсадум постарался, чтобы этот новый запах остался у него в памяти. Некоторые люди коллекционируют запахи и впечатления, как это делают те, кто собирает произведения искусства. У одних они связаны с воспоминаниями о давно ушедших днях, другие – наоборот, ищут свежих впечатлений. Трудно сказать, к какой категории принадлежал Энсадум. Наверное, к той, что считает, будто знакомые запахи делают мир более обустроенным, упорядоченным и предсказуемым. Одним словом – безопасным.
Проходя по коридорам дома, Энсадум обращал внимание на двери. Большинство были закрыты и наверняка заперты, но те, которые оказались приоткрытыми, предваряли лишь пустые комнаты, где не угадывалось никаких очертаний – мебели, предметов, прочего. Они представлялись отверстыми пещерами, темными норами, в которых таится что-нибудь страшное.
Тикали часы, под ногами постанывал пол.
Все это были звуки безжизненного дома, белый шум подводного мира. С того момента, как Энсадум переступил порог, он чувствовал, будто погружается в океанские глубины – стены подступают со всех сторон, потолок с каждой минутой нависает все ниже…
В конце концов слуга толкнул перед ним одну из дверей, и та распахнулась с оглушительным скрипом.
Комната была обставлена разрозненными предметами. Одна деталь обстановки не подходила к другой. Складывалось впечатление, что мебель просто снесли отовсюду в доме, нимало не заботясь о соответствии стилей или хотя бы наполнении: например, в углу стояло аж целых два трюмо, а у стены выстроился ряд совершенно ненужных там стульев с высокими спинками. По потертой во многих местах обивке было видно, что некоторыми из них давно и активно пользовались, другие же были совсем новыми. Единственное, что роднило совершенно разные предметы, было обилие пыли. Пыль лежала повсюду, витала в воздухе. Стоило сделать шаг и ступить на мягкий ворс ковра, как в воздух поднялось хорошо заметное облачко.
Шторы были задернуты. Единственное зеркало в комнате, бывшее частью туалетного столика, оказалось занавешено плотной тканью. Наверняка, причиной этого было некое суеверие, смысла которого Энсадум не знал и не понимал. Впрочем, у него имелись свои причины не смотреться сейчас в зеркало. У него всегда были темные волосы, из-за которых и без того бледное лицо казалось еще бледнее. А теперь, после нескольких часов, проведенных на холоде, оно наверняка превратилось в маску смерти, способную напугать кого угодно. Влажная одежда висела на нем мешком – что там под ней, уж не кости ли? Поймав внимательный взгляд слуги, Энсадум откинул со лба локон влажных волос.
