– О, и я тоже – обрадовался я -
Завтра вот в Пуну ломанусь.
– В Пуну, ошовец что ли? – спросил он с интересом.
– Не, я сам по себе, просто люблю это место, был там несколько лет назад.
– Ну, да, там прикольно, возил туда людей пару раз. Да, жрать кстати не хочешь, а то я как раз собирался, тут неподалеку есть одно симпатичное местечко с кондиционером. Ты как?
– Ништяк, я с радостью, – ответил я, – я как раз собирался, когда тебя встретил. Чего там, кстати, у тебя с этим рикшей случилось?
– Да, ну, их, – он неопределенно взмахнул своей тростью, – оборзели совсем, портится народ с каждым годом, тут сейчас у них бурный экономический рост, вот они и начинают потихоньку пальцы гнуть. В глубинке народ конечно поприличней. Вот видишь, палка, – он слегка потряс у меня перед лицом своей тростью, – Подвернул ногу слегка под Калькуттой, уже давно не болит, но теперь только с ней и хожу – они, бляха муха, уважают человека с палкой, у них тут полицаи так ходят – ну, ты в курсе. – я кивнул утвердительно.
– А так, вообще, я Индию люблю – продолжил он. Так всегда бы и жил тут. Меня, кстати, Геной зовут, индусы зовут Джиной – что-то вроде «победитель» с ихнего – уважаемое погоняло.
Он протянул мне руку и улыбнулся.
– а я Вовчик. – сказал я и крепко пожал ему руку.
Мы наконец вышли из суеты узких улиц Мейн Базара, где приходилось постоянно уворачиваться от разного рода рикш и прочих средств передвижения, от сонных коров и крекливых, суетящихся людей. Проходя мимо железнодорожного вокзала, я решил заодно купить билет до Пуны на завтра. Гена не возражал, и мы поднялись на второй этаж вокзала, в отделение для иностранцев. Я пошел писать анкету (у них вот так – чтобы купить жд. билет; иностранцу надо заполнить длинную «портянку»), а Гена с наслаждением развалился на диванчике в прохладе кондиционируемого помещения.
Не без труда осилив анкету, я подошел с ней к столику за которым сидел плотный индийский мужчина с усами и вялым, равнодушным лицом. Он с без особого интереса взглянул на меня и лишь слегка кивнул головой, в ответ на мое приветствие, весь его вид говорил о незначительности моей фигуры.
Что же, ситуация говорила сама за себя – я вытащил из кармана сотку и изящным движением передал ее, вместе с анкетой, этому барбосу. – «О’кей, баба?». Мои манипуляции произвели должный эффект, все дальнейшие действия усатого были вежливы, эффективны и полны традиционного индийского гостеприимства.
Радостный и с билетом, я подошел к Гене, который по-прежнему пребывал в прохладной нирване.
– Ну, ништяк, билет взял. Куда теперь?
– А, тут недалеко, сейчас только в одно место заскочим, бутылочку возьмем – за знакомство… и вообще.
– Это… я, собственно, бухать то не особо, – промямлил я неуверенно.
– А и не надо, кто же тебе про бухать говорит? Так, чисто символически, возьмем рому индийского. Пил когда-нибудь, кстати?
– Не, не приходилось, – сказал я.
– Обалденная вещь – заценишь! – со знанием дела воскликнул он.
– Слушай, я вообще-то хотел гашиком затариться, в дорожку, – сказал я с некоторой надеждой в голосе.
– Ноу проблем, сейчас возьмем рому, в том ресторане, куда идем, не наливают, пожрем и купим тебе гашику – не вопрос. О’кей?
– О’кей, сказал я облегченно, и даже радостно. Как говорил ОШО, нет ничего хуже планов на будущее, надо, типа, принимать события как они есть. Как говорится, «татхата» – таковость. А еще у Цоя была строка в песне – «Если у тебя есть жизненный план, ты не можешь думать не о чем другом», – а нафига мне, спрашивается предавать настоящее ради будущего? На этой позитивной ноте мы и зашли, через какое-то время, в винный магазин, где купили пару фляжек рому по 0,25. – не пьянству ради, а веселия для.
