Когда мы поедем в Сокольники – я позабуду
невыносимой памяти гнёт, а картинка убогой реальности вдруг
тронется с места и улетит, как клин журавлиный.
Будет пахнуть корой тополиной
и прелью змеиной,
а юные кроны как перья павлина
(ещё слышится пение: Христос воскресе!)
нам дружески бросят приветствие клейкое.
Когда мы поедем в Сокольники —
стой, а это уже Радужный переулок,
дом из серого крупного кирпича,
теперь не строят таких,
окно слева – на первом – Черлога.
…………………………..
тяжесть событий и отношений уйдёт навсегда,
как обещано в Откровении,
а времени больше не будет.
Когда мы поедем в Сокольники
(путь в пространстве без времени лёгок собой как стрела),
мы увидим набухшее небо апрельское над Балтикой,
такое же, как было до разделения небесной воды и земной,
небо над Ноевым домом после того, как вода отступила.
Не важно, как мы попали сюда,
не важно, что мы заблудились.
………………………….
но тяжести плоти и крови живут, независимо от видений,
снов, они лишь подначивают мысли,
тебе же не изменить зарубок на древке земного скитанья.
Что же, мой друг алеут, будем в гости ходить друг к другу
в воображении, преодолевая
все пояса часовые и расстояние между Америкой и Россией.
Как далеко мы зашли! Не обращаясь назад,
я слышу спиной рёв и грохот крушения чувства,
и себя самоё, потому что подхожу тебе как опиум к крови,
и мне нужен ты сам, а не время твоё или некая слава.
Позвоночник осыпался известью,
которой гасят останки.
Лишь листва лип сокольнических
жалобно тянет мотив панихиды.
А я-то всё слышала это мотив торжественно-строгим.
