И Леся, обхватив бабушку за шею, три раза звонко поцеловала ее в правую сморщенную щеку.
Когда успокоенная бабушка унесла утят на кухню и занялась чаем, Леся вошла в кабинет отца и села в кресло напротив рабочего стола.
– Бабушка обиделась, – сказала Леся. – Ты действительно очень грубо выразился.
Валерий Евгеньевич саркастично хмыкнул и ничего не ответил.
– Ну, пап…
– Елки-палки, котенок, старуха сумасшедшая, но я, даже несмотря на это, ее люблю. Но как же она меня бесит, ты бы знала!
– Пойдешь с нами пить чай?
– Чтобы меня взглядом прокляли? Нет уж, давай-ка сама со своей бабкой общайся, мне работать надо.
Через десять минут Леся и ее бабушка устроились на кухне под нежное утиное кряканье из коробки, стоящей тут же, у обеденного стола. Леся с трудом глотала чай из-за тревоги, ей казалось, будто сильный кулак скрутил все органы в животе в тугой узел.
– М-да, – протянула бабушка, глядя перед собой. Леся посмотрела на нее. Бабушка все так же задумчиво продолжила: – Вот уже и тебе девятнадцать, а когда-то столько же было и мне. И твоей маме, – и бабушка, закрыв лицо руками, по-детски заплакала, тряся плечами.
Леся молчала, не зная, что сказать. Чем старее становилась бабушка, тем больше в ней появлялось обидчивости и ранимости. Каждый день – утром, днем или вечером – она вот так уходила в себя, вспоминала молодость, Лесину маму, Лесиного дедушку и плакала. Первое время Леся неслась ее успокаивать, а потом поняла, что бабушке нужны эти две минутки горевания и ее не нужно отвлекать. Только вот в этот раз бабушка долго не успокаивалась.
– И подружки были, – говорила бабушка, плечи ее тряслись от слез, – и на танцы ходили, а теперь я одна живая осталась из всех, с кем работала в столовой. Все хочу позвонить кому-нибудь, а некому. Я одна осталась, совсем одна. У меня даже фото есть, а на ней – все мертвецы. Одна я осталась, одна.
Тут уже Леся не могла молчать.
– Что значит «одна»? А мы с папой?!
Бабушка грустно улыбнулась.
– Вы… Да, вы у меня есть… Но вот видишь, Валере я мешаю.
– Ничего не мешаешь. Мы тебя оба любим.
Бабушка покачала головой, провела тряпочным носовым платком по лицу и отпила из кружки.
– Так, надо птенцов покормить, – сказала она как ни в чем не бывало.
Через полчаса Леся вошла в комнату, открыла шкаф, достала черное платье с открытыми плечами и приложила его к себе. В зеркале отразилась блондинка с испуганным, измученным взглядом. Леся сразу вспомнила о том, что у нее точно в этот раз рак, и прижала руку к уплотнению на шее. Она ощущала себя так, будто на плечи ей повесили тяжелую черную ткань и та давила, давила, заставляя ноги подкашиваться под этой невыносимой тяжестью. Смерть казалась неминуемой. Вмиг красивое черное платье показалось бессмысленным, как и необходимость завивать волосы и подкрашивать глаза. И вечеринка эта студенческая… Зачем? Все, что Лесе хотелось, – это свернуться на кровати и перестать сопротивляться дрожи, которая потихоньку овладевала телом.
Но деваться было некуда. Леся уже пообещала Але, что придет. Обманывать некрасиво. Нужно сдержать слово. И там будет Ярослав… Надо привести себя в порядок.
Как только Леся представила Ярослава, его пропитанный теплом взгляд, исходящую от него уверенность, она не выдержала, опустилась на пол около кровати и заплакала от чувств, которых сама не понимала. В этих слезах смешалось все: и страх смерти, и усталость от бесконечной ипохондрии, и большая любовь.
