Поиски стиля - страница 14

Дунин, не читая газет на стендах, не рассматривая афиш, не замечая прохожих, ринулся к дому. В эти минуты лайнер, ревя четырьмя турбинами, весь задрожал и тронулся с места.

Дунин поднялся в лифте лишь на пять этажей, то есть, метров на двадцать. Лайнер же в эти секунды взмыл в небо и вскоре на семь тысяч триста четырнадцать метров стал ближе к Солнцу.

Дунин выключил свет в прихожей, пересек комнату и подошел к кульману, а лайнер в это время прошел над Кандалакшской губой.

Тогда Дунин взял карандаш, и мысли его потекли гораздо быстрее, чем любой, самый скоростной самолет.

Леля, слегка утомленная своим путешествием, зашла в гастроном, потому что знала, что на кухне у Дунина, как всегда, пусто. Она позвонила, и он ей открыл. Они постояли в прихожей, обнявшись, как полагается жениху и невесте после целого дня разлуки, а потом Дунин повел ее в комнату, к письменному столу. Он уже давно мысленно переживал эту минуту.

– Вот смотри, видишь, – сказал он, но она перебила.

– Погоди. Знаешь ли ты, где я была?

– Знаю, – сказал он, – ты летала туда, в этот город. Ты пахнешь турбовинтовым самолетом «ИЛ-18». Смотри, что я хотел тебе показать…

– Постой. Но ты знаешь, почему я летала?

– Естественно знаю, – сказал Дунин. – Ты любишь его. Как твое самочувствие? Тебя не мутит?

Она кивнула и села в кресло.

– Немножко.

Он принес ей воды. Она выпила.

– Но теперь всё с этим покончено. Знаешь, когда за два часа совершается то, о чем думаешь три года…

– Быстро, да? – улыбнулся Дунин. – Наши пассажирские лайнеры и впредь будут летать выше всех и быстрее всех! Вот посмотри…

– Что это?

– Видишь, линии альфа и бета пересеклись?

– Хорошо, – сказала она. – Я всегда в тебя верила. Сейчас я прилягу на полчаса, а потом приготовлю салат. А завтра я сделаю тебе рыбу в томате.

– Отлично! – сказал Дунин. – Но мне кажется, я сегодня что-то подобное ел.

А ведь шести еще не было!

Летайте, летайте самолетами Аэрофлота! И у вас всё устроится.

1965

В четверг он ясно понял, что страдает от колебаний. «Да», сказал он, а сам подумал: «Нет». «Хочу», но в тоже время и «не хочу». И всё, как оказалось, всё на свете имеет своё зеркальное отражение. Он мог встать и не встать, пойти побить Щукова и не пойти побить Щукова. «Гм-м, – размышлял Кожин, – что же я могу сделать без колебаний?» И, еще поразмышляв, он пошел по малой нужде.

Однажды Кожину не спалось. На рассвете он подошел к окну и увидел, как по пустому проспекту тягачи тянут смирную покуда ракету. Вокруг нее, как пчелы вокруг беспомощной матки, жужжа роились мотоциклисты.

«Дождь будет», – подумал Кожин, взглянув на небо, и шумно зевнул.

С адмиралом Тучковым у него водились такие беседы.

Кожин. Хочу, адмирал, отправиться в экспедицию на Багамские острова, но непременно под парусами, непременно чтобы под бом-брам-стакселем и чтобы под бом-брам – ёкселем-мокселем.

Адмирал. Хе-хе-хе…

Кожин. Не желаете ли возглавить?

Адмирал (строго). Вы о чем это?

Кожин. Всё, всё, всё! Я передумал.

Кожин однажды проснулся и обнаружил, что во сне сочинил стихи:

Он подумал и мысленно поставил слово «иностранцы» в кавычки. Потом и слово «танцы». Ничего не оставалось, как закавычить и «танцевал».

Получалось какое-то иносказание.

Кожин красотою не отличался, у него был утиный нос и вывернутая, как у верблюда, губа. Зато у него была красивая кепочка. «Кожин, а Кожин, продайте кепочку. Неужели вам жалко?» – говорили дочери адмирала Тучкова Вера, Надежда, Любовь, и мать их София. Кожин бросал кепку на пол, топтал, но продавать не хотел.