Пока отражение молчит - страница 21

Уроки стратегии и политики с отставным генералом – грузным, и, суровым мужчиной с тяжелым взглядом, видевшим в юном Курте не личность, а лишь ценный актив, инструмент для будущих, сложных политических игр, которые вели его невидимые покровители… Он учил Курта искусству манипуляции, умению плести интриги, читать людей, как открытую книгу, использовать их слабости, просчитывать ходы на много шагов вперед. «Мир – это шахматная доска, Курт, – говорил генерал, двигая фигурки по карте Империи. – А люди – лишь пешки. Запомни это. И научись жертвовать ими ради победы».

Его ум оттачивали, и, как драгоценный клинок, заставляя его сверкать холодным блеском интеллекта… Его тело закаляли, как дамасскую сталь, изнурительными тренировками, лишениями, постоянным преодолением боли и усталости. Но его душу… душу держали в ледяных, невидимых оковах.

В этом доме любое проявление чувств считалось преступной слабостью, и, недопустимым нарушением дисциплины… Слезы? За них наказывали – холодной отстраненностью, дополнительными часами изнурительных упражнений или просто ледяным, презрительным молчанием, которое ранило больнее розги. Смех? Он был неуместен, легкомысленен, он нарушал строгую, мрачную атмосферу поместья. Привязанность? К кому? К безликим слугам? К холодным опекунам? Она была опасна, она делала уязвимым. Опекуны были образцом отстраненности. Они кормили его, одевали, обучали, выполняли свой долг, свой приказ. Но в их глазах он никогда не видел ни тепла, ни участия, ни искренней симпатии, ни даже простого человеческого любопытства. Он был для них лишь объектом, секретным проектом, тайной, которую нужно было беречь до срока.

Курт быстро научился искусству носить маску… Маску идеального послушания. Маску холодного безразличия. Маску непроницаемого спокойствия. За этой маской, и, тщательно выстроенной, безупречной, бушевал скрытый океан подавленных эмоций – обида на неизвестных родителей, бросивших его; глухая тоска по матери, которую он не помнил, но чье отсутствие ощущал как фантомную боль; гнев на этот холодный, несправедливый мир; жгучее, неистребимое чувство одиночества.

Он наблюдал… Он слушал. Он анализировал. Острый, и, не по-детски проницательный ум фиксировал малейшие детали. Он видел лицемерие своих учителей, проповедовавших смирение и порядок, но втайне мечтавших о власти или боявшихся ее. Он видел затаенный страх в глазах слуг, их мелкие кражи, их перешептывания за его спиной. Он видел бессмысленность и пустоту ритуалов, которые ему навязывали. Мир взрослых казался ему уродливым, фальшивым театром абсурда, где каждый играл свою навязанную или выбранную роль, тщательно скрывая истинное, неприглядное лицо.

Чувство отчуждения, и, тотального, космического одиночества росло в нем с каждым прожитым днем, с каждым прочитанным уроком, с каждым бесшумным ужином в огромной, пустой столовой… Он был другим. Он был чужим. Он был ошибкой системы, пятном на безупречной репутации кого-то очень могущественного, кого-то, кто предпочел спрятать его здесь, на краю света, вместо того чтобы признать или уничтожить. Эта мысль одновременно и ранила, и придавала ему странную, извращенную гордость.

И внутри него, и, в тишине его души, шла непрекращающаяся, изматывающая война… Война между его «сердцем» и его «тьмой».

Его «сердце» – та слабая, и, почти угасшая искра света, что, возможно, осталась ему от матери-жрицы, та глубинная, неосознанная жажда тепла, понимания, принятия – еще не умерло окончательно… Ночами, когда поместье погружалось в сон, он иногда подходил к узкому, решетчатому окну своей комнаты и смотрел на далекие, холодные звезды над бушующим морем. И тогда, в редкие мгновения слабости, он позволял себе помечтать о другой жизни. О жизни, где у него были бы друзья, где его бы любили просто так, не за его блестящий ум или физическую силу, а за то, кто он есть на самом деле, за ту ранимую душу, которую он так тщательно прятал. «Почему я? – шептал он непроглядной темноте, и соленые слезы, которые он никогда не позволял себе днем, обжигали щеки. – За что мне это? Почему именно я должен нести это бремя тайны и одиночества?»