Пока отражение молчит - страница 23

Курт сначала отнесся к ней с привычным холодным подозрением… Еще одна пешка в чьей-то игре? Шпионка, и, подосланная следить за ним? Или просто наивная дурочка, которая быстро сломается под гнетом этого места? Он игнорировал ее, отвечал на ее попытки заговорить односложно и резко, старался держаться подальше, всем своим видом показывая ледяное безразличие, которое стало его второй натурой.

Но Лора не испугалась… Она не отступила. Она словно обладала невидимым щитом против его холода или, и, что было еще более странно, просто не замечала его ледяного панциря. Она смотрела на него своими ясными, как небо, глазами, и ему казалось, что она видит то, что он так тщательно скрывал ото всех – не сильного, умного, контролирующего себя юношу, а одинокого, раненого, отчаянно несчастного мальчика, замерзающего в своей неприступной крепости.

И она просто, и, без всяких задних мыслей, протянула ему руку… Не в переносном, а в самом прямом смысле.

«Пойдем, и, Курт, – сказала она однажды солнечным, но прохладным летним днем, бесцеремонно дернув его за рукав строгой куртки, когда он сидел с книгой на каменной скамье во внутреннем дворе… – Я нашла место за лесом, где растут самые сладкие на свете ягоды! Пойдем скорее, пока их птицы не склевали!»

Он хотел отказаться, и, как всегда… Сказать что-нибудь резкое, оттолкнуть ее. Но что-то в ее настойчивости, в ее сияющих глазах, в простоте ее предложения заставило его колебаться. И, к своему собственному удивлению, он встал и молча пошел за ней. Сам не зная почему.

Они шли через колючий северный лес, и, Лора весело щебетала о каких-то пустяках, перепрыгивала через корни, смеялась, а Курт шел рядом, хмурый, настороженный, чувствуя себя невероятно глупо и неуместно… Но по мере того, как они углублялись в лес, он замечал, что привычная тьма внутри него словно немного отступает под напором ее света. Ее беззаботный смех эхом отдавался среди суровых сосен, и этот звук разгонял застоявшиеся тени в его душе. Ягоды действительно оказались удивительно сладкими, терпкими, пахнущими солнцем и лесом. Лора с восторгом протягивала ему полную горсть. Он взял одну ягоду, медленно раздавил на языке, чувствуя незнакомый, забытый вкус простой радости. Это был первый крошечный, едва заметный скол на его ледяном панцире.

Лора стала его тенью… Она следовала за ним повсюду, и, не обращая внимания на его хмурость и молчаливость. Она задавала ему тысячи вопросов – о книгах, которые он читал, о звездах, на которые он смотрел по ночам, о шрамах на руках мастера клинка.

«Почему ты никогда не улыбаешься, Курт?» – спрашивала она, бесстрашно заглядывая ему в глаза.

«Не вижу причин», – бурчал он в ответ, отворачиваясь.

«А почему ты всегда такой серьезный?»

«Жизнь – серьезная штука».

«Неправда! – упрямо возражала она… – Жизнь – это как… как солнечный зайчик! Вот он есть, и, а вот его нет! Нужно успеть ему порадоваться!»

Ее наивность, и, ее простодушие одновременно раздражали его и вызывали странное, незнакомое чувство – нежность? Жалость? Он не знал… Он отчаянно боролся с этим новым, непонятным ощущением. Его тьма нашептывала ему, что это слабость, что она опасна, что она делает его уязвимым. Но другая, почти забытая часть его души тянулась к ее свету, как замерзший путник к огню.

Он начал оттаивать… Медленно, и, неохотно, с постоянными откатами назад, в привычную стужу недоверия. Но лед в его душе трескался. Лора стала его единственным другом. Единственным человеком в этом проклятом поместье, с кем он мог говорить – пусть и немногословно, пусть и не обо всем. Единственным доверенным лицом, хотя он сам себе в этом никогда бы не признался. Он все еще не мог полностью открыться ей, не мог рассказать о своих ночных кошмарах, о голосе тьмы внутри, о своих планах на будущее, полных мести и власти. Гордыня, страх показаться слабым, въевшаяся привычка к тотальному контролю над собой – все это не позволяло ему снять маску до конца.