– Ричард, это так любезно с твоей стороны. Нет, ты правда самый-самый лучший парень на свете, я это знаю и ценю. Но послушай меня: это женское дело. Не лезь, тебя это вообще не касается.
По крайней мере она улыбалась, говоря это. А потом она перегнулась через спинку сиденья и успела чмокнуть меня, прежде чем я вылез из машины и вернулся к импровизированному бару, организованному Памелой на капоте.
– Подними окно и закрой дверь, – попросила меня Карен, перекатывая во рту валиум. – А то вдруг Бог подсматривает?
После этого она мне ничего не говорила. Почти двадцать лет.
Пэм достала бутылку «Смирновской» и вместе с Венди разлила по глоточку в утащенные из «Макдоналдса» бумажные стаканчики. В качестве разбавителя пошел тоник «Таб».
Венди рассказала о том, как ходила в пятницу к методисту из отдела школьного образования. Она подумывала о том, чтобы поступить на подготовительное отделение Университета Британской Колумбии – с интенсивной подготовкой на медицинский факультет, но никак не могла решиться, боясь, что упустит все прелести студенческой жизни. «Сами понимаете, пьянки, посиделки с наркотой, беспорядочный секс. И всякие там подставные письма в редакцию “Пентхауза”!»
Пэм была не в настроении обсуждать будущую учебу или работу.
– Слушай, Венди, – перебила она подругу, – давай сегодня просто выпьем и пойдем пошляемся. Крушить дома – это забава для мальчишек.
Судя по грохоту, доносившемуся из здания, оно должно было вот-вот взлететь на воздух, как это бывает в фильмах ужасов.
Гамильтон сказал:
– Эй, Пэмми, что это с тобой? Да ты просто боишься этих убойных девок в белых джинсах. Признайся.
В 1979 году белые джинсы были среди тусующихся девчонок кодовым сигналом того, что их обладательница готова поцапаться и поскандалить по любому поводу.
– Что?.. А ты – ты-то сам не боишься?
– Туше[4], Памела, – улыбнулась Венди и посмотрела на меня. – А ты, Ричард, что скажешь? Пойдешь в гости-то?
– Э-э… не хотелось бы, честно говоря. Но ведь там Лайнус остался. Мы договорились, что встретимся на вечеринке. Было бы нечестно и жестоко оставить его в лапах дикарей. Может быть, в этот самый миг, пока мы здесь медлим, он уже сидит в кипящем котле и почитывает какую-нибудь энциклопедию всемирной литературы.
Пэм погладила висевший у нее на шее медальон, в котором, как по секрету рассказала мне Карен, лежали несколько волосков с интимного места Гамильтона. Венди доцедила свой коктейль и, подмигнув Пэм, заговорщицки произнесла:
– Е-П-К!
Я спросил, что это значит, и девчонки в унисон отчеканили:
– Еще – По – Коктейлю! А теперь, мальчики, марш спасать Лайнуса. Ну, а мы вас тут подождем, чего выпить – у нас у самих есть.
Ну, мы с Гамильтоном и пошли по подъездной дорожке. Особо мы на вечеринку не стремились, но хихиканье за нашими спинами заставляло нас обоих держаться преувеличенно бодро и смело. Дом, в котором разворачивалось веселье, погибал на глазах. Его рвали на части злобные, неблагодарные дети, жестокие чудовища, акулы, разгулявшиеся в кровавой воде; они накинулись на дом как таковой, на свой инкубатор – один к одному похожий на их собственные дома, дома, пропитавшие своих безжалостных обитателей невыносимой одинаковостью и предсказуемостью, не давая им никакой возможности выбора.
Выдернутый из горшка фикус взгромоздился на бильярдный стол. Осыпавшаяся с корней земля вперемешку с пивом образовала грязную корку, в которой покоился шар под номером шесть. Стеклянная раздвижная дверь была разбита – в ней зияла дыра размером чуть больше кулака. С ее краев на ковер еще капала кровь. Стены гостиной, где стоял телевизор, выглядели пятнистыми, словно шкура далматинского дога, – их покрывали дыры и вмятины, пробитые тяжелыми ботинками. Оставшиеся бильярдные шары кто-то старательно пошвырял через эти дыры во двор. Туалет был мерзейшим образом забит и переполнен; блевал народ повсюду, а затем разносил это дело по дому, загаживая самые немыслимые поверхности.
