За тот неполный год после школы Витек здорово поправился, обзавелся животом и блестящими розовыми щеками. Жидкие усики загустели. Нет, он действительно здорово изменился. Говорил теперь много, уверенно и часто смеялся басом. Без перерыва рассказывал анекдоты. Стал чрезвычайно компанейским и очень удобным. Всегда безотказно бегал за пивом или за добавочной бутылкой. Очки больше не носил, родственники из-за границы прислали ему контактные линзы.
Когда я увидел его первый раз после окончания школы – случайно встретил на улице, – то не узнал сначала. Он первый меня узнал. Обрадовался, словно было чему.
Помню, мы его никогда специально не приглашали. Он всегда появлялся сам. Как бывшего одноклассника, его терпели, и только.
* * *
Пашка с Леной должны были пожениться на четвертом курсе. Готовились. Она сшила в ателье платье, а он купил с переплатой черный английский костюм-тройку. Подразумевалось, что мы все скоро будем гулять на их свадьбе.
Гулять мы в те времена всегда были готовы…
Потом его выгнали из института. По-глупому, надо признать. Просто попал под карающую руку антиалкогольной кампании. Преподаватель застал его в раздевалке с тремя бутылками пива. Одну пьет, две на ум идут. Препод сказал, чтоб ноги его в институте не было в таком виде. Может, обошлось бы, в принципе преподаватель имел в виду лишь текущий день. Получился бы прогул, ничего страшного, на четвертом, предвыпускном курсе уже многое прощалось. Но Пашка не придумал ничего лучше, как послать препода куда подальше. Тот возмутился и тоже пошел на принцип. Вызвал на место преступления партийно-комсомольский актив и, что называется, заострил вопрос прямо в вестибюле.
Через месяц Самойленко уже забирали в армию.
На проводах были все наши и немного посторонних девушек. Витек тоже был.
Лена все время держалась за Пашкину руку. Всхлипывала и улыбалась одновременно. Очень трогательно смотрелась. Я помню, мы крепко тогда нажрались. Но грустно, как на поминках.
После его ухода наши посиделки у бабушки сами собой прекратились. Потихоньку жизнь разводила нас в разные стороны. Встречались, конечно, но все реже и реже.
Из армии Пашка писал нам с Аликом бодрые письма. С юмором рассказывал, как «деды» выбили ему верхний зуб или как он, например, сутки отдалбливал ломом замерзшее очко в сортире на двадцатиградусном морозе. Обхохочешься, в общем. Было видно, что ему там несладко. Мы ему тоже писали. Я – часто, Алик – пореже, он всегда был безалаберным. Именно из моего письма Пашка узнал, что Витек женится на Лене.
В следующем письме несколько раз переспрашивал, правда ли это? Долго не мог поверить. Я его понимаю.
Витек и Лена? Их трудно было представить вместе. Чепуха какая-то, дурной сон, брачный союз солнечного зайчика и болотного бегемота.
Через полгода после свадьбы Лена родила девочку. Когда Пашка демобилизовался, она уже была молодой мамой. Я не знаю, виделись они или нет, он не рассказывал, а я его не спрашивал. Ее – тем более.
Один только раз на очередном дне рождения Алика Пашка, как обычно, хватил лишнего и разоткровенничался. Лена, оказывается, все-таки тогда прислала ему покаянное письмо. Страшное для него письмо. Мол, прости, люблю, все равно люблю только тебя, но так получилось.
А что получилось? Как обычно все получилось. Как его отправили в сапоги, писала Лена, Витек сразу стал к ней подкатываться. Ничего такого, не подумай, мол, уверяла она. В кино ходили, в театр. Одиноко ей было. А Витек забавный. Смешной. И вежливый, во всем ее слушался, под руку приходилось самой брать. А тут один раз посидели в кафе, выпили, потом на квартире выпили. Все и случилось.
