Однако Василий Васильевич не сдавался, генерировал новые идеи, добывал деньги, необходимые документы и весной опять засылал Космача в семнадцатый век.
Сам он был насквозь кабинетный, болезненный да еще заикался, отчего свои лекции писал как ритмическую прозу и почти пел на занятиях. Студенты посмеивались над ним, передразнивали, однако уважали, как уважают всех веселых и азартных неудачников, к каковым Данила и относился. Почему&то у него были постоянные конфликты с Москвой, а точнее, с ЦИДИКом – был там такой центр, где выдавали специальные разрешения и деньги на проведение исследовательских работ в старообрядческих скитах, а потом требовали подробные отчеты об экспедициях. Космач был исполнителем, практиком и до поры до времени особенно не соприкасался с таинствами этой кухни, замечал только, что Василий Васильевич отсылает в Москву липовые отчеты, конструируя из экспедиционных материалов некую полуправду.
– Н-не достанется моя л-люлька проклятым л-ляхам! – мстительно повторял он. – Или я н-не запорожец!
Он на самом деле постоянно курил трубку и возводил это в культ, таская в карманах множество причиндалов к такому занятию – несколько трубок, разные табаки и набор для чистки, отчего давно и навечно пропитался соответствующим запахом. Если он проходил по коридору или читал лекцию в аудитории, чувствовалось и через несколько часов.
Мысль основательно проработать таинственный толк странников-неписах принадлежала Даниленко. Он, вряд ли когда видевший кержаков живьем, как опытный резидент всегда очень точно ставил задачу своему разведчику; возможно, поэтому Космачу удалось сблизиться с неписахами настолько, что ему показали дорогу сначала в Аргабач, своеобразную базу странников, разбегавшихся оттуда по всей стране и даже в Румынию и Болгарию без каких-либо документов.
Лишь потом намекнули о Полурадах, мол, есть и оседлые странники, но живут далеко и про них мало что известно.
И вот когда Космач вернулся поистине из семнадцатого века, Данила от одного беглого рассказа так взволновался, что четверть часа не мог слова вымолвить. Потом съел таблетку, выпил капель, закурил трубку и стал заикаться еще больше.
– И-й-есть попадание. Н-н-на будущий год с т-т&тобой пойду. Й-я этот ЦИДИК н-наизнанку выверну!
Как позже выяснилось, Данила посвящал своего МНСа не во все тонкости, объяснить этот его порыв можно было лишь некоей местью провинциального ученого столичной научной знати.
– Вам со мной нельзя, – заявил Космач. – Можно испортить все дело.
– П-почему?
От прямого ответа пришлось уклониться:
– Чтоб ходить по тайге, нужно хорошее здоровье. Это в первую очередь.
– Й-я вспомнил. З-заикастых и больных в скитах не признают. Т-ты это хотел сказать?
– Не то чтобы не признают, но считают блаженными. И отношение будет соответствующее.
– Скажешь, я т-твой глухонемой б-брат! – Он был готов на все.
– Придется бросить курить.
– Д-да т-т-ты ч-чокнулся! Н-невозможно! Л-лучше не пойду!
После того в течение зимы Космач еще трижды, устно, письменно и уже досконально, излагал все детали экспедиции: от кого к кому шел, о чем говорили и как кто живет в Полурадах, как выглядят, как смотрят, что едят-пьют и какую одежду носят.
Только о Вавиле молчал, ибо ее существование на свете к науке отношения не имело.
Выслушав его, Данила всякий раз снова вдохновлялся на поход:
– П-поведешь меня с собой. Как тень ходить б-буду. К-курить брошу! Д-диктофон возьму, ф-фотоаппарат шпионский. Н-надо все писать и снимать. Иначе н-никакого толку!
