Не только в траурные, поминальные субботы, но и в обычные дни, Мельник задумывался, сколько он в своей юности принёс маме слезинок, а порою и потока слёз. А, что касается детства, то был, если и не паинькой, то, как большинство сельской босоногой пацанвы, беззаботным шалуном. На отце эти «косяки» отражались меньше, он переживал в себе, был сдержанней, часто тет-а-тет устраивал такие доверительные беседы, что хотелось из шкуры просто вылезть, оставив свою оболочку на месте «словесной экзекуции», а самому пойти к пруду и утопиться от стыда. Мама, конечно, по-женски воспринимала все близко к сердцу. А как иначе, если все три сына у нее под сердцем ношенными были. Какое оно, материнское сердце?
И Фёдорович вспомнил то время, когда он, шестнадцатилетний неизбалованный ничем паренёк, жил у своей родной бабушки, Татьяны Николаевны, в райцентре и учился в средней школе, вдали от семьи и родителей. Обоих родителей заменяла бабушка. Суетливая, заботливая, приучающая к труду и дающая жизненные уроки, ей, проживающей долгие годы одной и, для того, чтобы было веселее, да и финансовый вопрос, когда пенсия была мизерная, был не последним, она старалась все доброе, душевное передать и внуку.
И, когда однажды, в тихий зимний вечер, коротая время и, желая заполнить тишину в комнатке маленькой хатёнки, телевизора-то у неё не было, она начала читать стихи, Кира сразу понял, что этому произведению лет-лет. Тогда он, конечно, не знал, что это стихи Дмитрия Кедрина «Сердце», написанное в далёком 1935 году. Его ещё стали называть «Баллада о сердце матери». Но, когда она с дрожащим голосом дочитывала последние строки, вместе с тем, у неё, если бы можно было увидеть, дрожало и разрывалось сердце, такая там боль была по поводу сыночка, погибшего в Германии незадолго до победы. И эту боль прочувствовал, принял, как личную боль, он с трудом унимал дрожь губ и желание разреветься, так как всегда близко воспринимал чужую боль.
Бабушка затихла, вытирала платочком скупые, из-за того, что за 25 лет после войны, выплакала уже их целую цистерну. Кир сидел на высоком табурете напротив, положив на колени сжатые «в замок» руки, не моргая и боясь шелохнуться.
Бабушка, увидев оцепенение внука, заговорила, чтобы привести его в чувства:
– Вот так, Кирюша, вырастешь, влюбишься, красавицу жену в дом приведешь, а она… – снова вздрогнули её плечи, ещё раз промокнула глаза, глубоко вдохнула и продолжила, – вот также и ты, ради прихоти, смог бы мать, носившую тебя под своим сердцем, не только лишить жизни, но и это же, любящее тебя сердце, вынуть и бросить к ногам любимой, бессердечной… ой, не знаю, как назвать эту…?
– Ба! Вы, что?! – вспылив, сидевший неподвижно внук и вскочив на ноги, добавил, – я вообще жениться не буду! – Резко повернулся и вышел во вторую небольшую комнаты хаты, где он проживал, спал и готовил уроки.
Чтобы как-то отвлечься от того стрессового переживание, сел за стол и накрутил на всю громкость динамик одноканального радиоприёмника.
– Кира, прикрути. Пошёл бы лучше, перед сном, свежим воздухом подышал. Сидишь днями, то в школе, то дома. Шо, у тебя и девочки нет? В кино бы сходил. Семнадцатый годик пошёл, кавалер, почти.
– Не хочу! – Буркнул Кира и для вида взял верхний в стопке на столе учебник, сделав вид, что учит уроки.
«Больше пятидесяти лет прошло, а как вчера это было, – вздохнул, вспоминаю жизненный эпизод Мельник, – а я ни разу не встречал больше текст этих сильных смыслом стихов, нужно найти».
