Вика посмотрела на запыленный образ Апостола.
– Андрей Первозванный. Значит и ему можно тоже молиться? – спросила девочка.
– И ему тоже молись! – сказал священник
Вика подпрыгнула и засияла от радости, широко улыбаясь священнику.
– Хорошо, я побегу тогда, – прозвенела она.
– Беги, дитя мое. И передай своей бабушке, что храм скоро восстановится…
Эти слова девочка услышала уже на бегу, которые долетали до ее слуха как волшебное пение ангельских созданий. Что-то хорошее в этом есть, -подумала она, и как ни в чем не бывало, вернулась домой.
Сейчас об этом происшествии страшно было рассказывать. Так как река, тропа и дом, – как говорит бабушка, – в качестве веры, не совсем бы одобрил батюшка, которого она повстречала.
Она лишь промолвила загадочным шепотом:
– Я слышала, как кто-то из соседей сказал, что наш храм скоро восстановят, – и глянула на бабушку.
Анна Григорьевна усмехнулась.
– Вот когда это произойдет, твоя бабушка наденет платок и первая войдет в этот храм, чтобы убедиться в этом воочию, а пока я глубоко в этом сомневаюсь, и тебе советую не забивать голову ерундой. Помоги-ка мне лучше прибраться в доме…
Слова бабушки утонули в сонме радостных мыслей девочки. Она представила лицо священника, свою любимую иконку и то, как она старательно начнет делать первые штрихи на белом листе…
Слегка убравшись в доме, девочка решила помолиться о том, чтобы у нее рука сама начала выводить нужные линии для получения святого лика Андрея Первозванного.
Раз за разом, оставляя недоделанными наброски, Вика оставалась недовольной своей работой. Лицо кривое, рука не там начала прорисовываться, взгляд угрюмый – думала она, поторапливаемая бабушкой, которая твердила ей, чтоб она лучше помогла ей по хозяйству, а не всякими глупостями увлекалась.
– Андрей Первозванный, Сергий Радонежский… Боженька, пожалуйста, помоги мне, – внутренне молилась Вика, каждый раз вырисовывая «не то», как она думала.
Все свои неудачные труды она складывала в стол.
Анна Григорьевна, потрясенная столь ревностным желанием внучки приобщиться к церкви, однажды, в порыве гнева, закинула их все в печь…
Вика почти сразу спохватилась, что рисунки пропали, но боялась спросить у бабушки, не убрала ли она куда-нибудь ее скромные молитвы в карандаше. Они просто исчезли. Краски и бумага на месте, иконок – нет!
Анна Григорьевна с притворным удивлением смотрела на внучку и словно железная леди не желала отвечать малышке, куда пропали рисунки, хоть та и была уже доведена до слез и отчаяния.
Все еще надеясь на свою плохую память, Вика в очередной раз прочесывала все углы дома, думая отыскать потерянные работы, чтобы продолжить попытки. Домашних животных ей совершенно не хотелось рисовать. Тем более после такой встречи со священником, который дал ей поцеловать свой крест. Это же честь какая!
Потратив на тщетные поиски еще три дня, девочка с вопрошающим взором, наконец-то, посмотрела на бабушку. А та совершенно серьезно глянула на печь.
У Вики ноги подкосились. На глазах появились слезы.
– Неужели ты сож, сож, – не могла произнести этого слова Вика, – сожгла мои иконки, баба?
– Да, Вика, – властным, беспощадным тоном заявила бабушка, – все до одной! И даже слегка грозно притопнула ногой для пущей важности.
Вика громко зарыдала и выскочила из дома прочь.
«Как ты могла», – слышался удалявшийся рев девочки, от которого и у Анны Григорьевны похолодело в душе:
