Мы подъезжали к Байкальску. Дым был и здесь.
Теперь я просыпался в новой реальности, уже не выпадая из пространства и времени. И знал, что эти пожары выгодны тем, кто сидит на самых верхах, в ЦК, обкомах и местных властях. Это какие-то неизвестные нам корпорации, которые собираются продавать лес мегасоставами. Кто перед ними жалкий карманник, который, возможно, где-то моет под краном свою окровавленную башку, выплёвывая выбитые зубы под ругань пьяной матери?
А если горит вся страна?
В соседнем отсеке бреньчала гитара, звучала бурятская речь, нетрезвые и хриплые голоса напевали:
Сопки голы и не голы,
Поле ровное, как стол.
Здесь одни жидо-монголы.
Может, я – жидо-монгол?
Знакомые, облупленные, стены вокзала Байкальска. Дым не исчезает и здесь. Кто бы увидел всю страну с высоты? Может быть, оттуда будет заметна какая-то закономерность пожаров, конфигурация горящих точек, по которым можно будет хоть приблизительно определить масштабы и объёмы готовящегося к вывозу леса? Это насколько же поднимется экономика Китая? И не в одном Китае, наверное, лес задержится, потом пойдет дальше – в Корею, Японию, вернётся в Россию уже изящными поделками или мебелью. Вот и экономика, которая должна быть экономной.
Любое утро всегда прекрасно, подумал он и направился по пустынной улице, над которой поднималось солнце. Классическое предложение, которое я написал бы какому-нибудь абитуриенту, зарабатывая во время сдачи экзаменов. Так я начинал карьеру, а теперь могу составлять любые предложения, абзацы и периоды. Над Байкальском поднималось солнце, и я на минуту ушёл в лирику…
Макушка бетонного медведя, стоящего у входа в здание вокзала Байкальска, была снесена, оттуда торчали какие-то ветки, бутылки, банки, фигура потрескалась, постепенно обнажая ржавый проволочный каркас. Видно было, что Мишаня превращается в урну. Мне и раньше казалось, что медведь выпрашивает подаяние, а теперь он и вовсе взывал к жалости.
Кто его теперь реставрирует и покрасит? А тайга медведя горит.
Солнце исчезло. И снова что-то переключилось у меня в голове, я оглянулся и заново увидел гомонящее безобразие под унылым небом, откуда уже начинали падать редкие капли, может быть, первого в этом году дождя. Ливень обрушился бы, что ли или даже потоп! Должен же кто-то остановить это безумное торжество катастрофических пожаров, пьянства и грязи, разбоя и воровства.
Всюду говорят, что составы, идущие из Китая, грабят уже в открытую, выезжают сёлами и колхозами, на зилах и камазах. Милиционерам приказано открывать огонь на поражение. Но они тоже не прочь пограбить, сошлись – на дележе. Прямо вестерн какой-то! Наверное, почему-то кто-то считает, что нами можно вертеть так, как пожелает? Руководство страны, видимо, согласно с этим кто-то.
Но что с нами не так? Погоди, погоди, Виктор Борисович, начинать надо с развития. Не машиностроение, не промышленность, не сельское хозяйство или какая-нибудь продовольственная программа. Всё можно завезти, продать, купить.
Что основное? Сознание, ум. Значит, не развито мышление.
На острове ты много думал об этом. Так сильно размышлял, что уже подумывал о сумасшествии. Разные вещи человек может получить методом сложения. Так? Так! Но что он должен сложить для того, чтобы получить мысль?
Я уже давно прошёл вокзал и двигался в направлении Элеватора, рассматривая покоробившиеся дома, на балконах которых были налеплены национальные орнаменты чуть ли не из окрашенных штакетин. Под вывеской «Музыкальная школа» красовались две красные скамейки. Неужели на весь город?
