Вышло это вот как: Белла Иосифовна из всех пяти сестёр Шарлановых получилась самой красивой и в молодости получила такого же красивого и высокого мужа, выдающегося прозаика и драматурга Байкальского региона, признанного Москвой и Союзом писателей СССР. Трагедия её заключалась не в том, что драматург в перерывах между вдохновениями пил по-чёрному, а в том, что Белла Иосифовна терпеть не могла кого бы то ни было в пьяном виде. Драматург был изгнан, но осталась Дина. Такая же высокая и красивая, как и её родители. После спецшколы с каким-то сложным английским уклоном, она училась в Ленинграде тоже в каком-то спецучреждении на кого-то и для чего-то. Теперь она проходила там аспирантуру. Я же считал её лучшим достижением знание английского языка.
Но, по мнению Беллы Иосифовны, ни блестящая учёба, ни образование Дины не могли дать того социального статуса роду, какой мог дать я. Жизнь с известным драматургом привела её к весьма прихотливым умозаключениям.
– Завтра же с утра ты идёшь в «Байкальские зори», я съезжу в издательство и подготовлю тебе встречу с редакторами радио и «Комсомольца Байкала». Кстати, мы подумаем о пьесы для нашего драмтеатра. Это будет сложно, но возможно. Баржанский же там завлит. Его не слушай, слушай меня! Смотри, в «Байкальских зорях» – ни грамма! Там твои друзья, знакомые. Там вообще – гнездо алкоголиков и недоваренных писателей! – Наконец выплеснулась тетя, видимо, вспомнив своего знаменитого супрага, которого в города знала каждая собака и виляла перед ним хвостом, если у него был гонорарный день.
Александра Баржанского, действительно, знала вся страна. Я его звал дядей Сашей.
Конечно, я встречусь с ним в «Байкальских зорях». Это был обаятельный человек, балагур и хулиган, мудрец и простак в одном лице. В одно время, замучившись с его пьянством, тётя стала закрывать его на ключ. Но каждый раз обнаруживала его пьяным. Оказалось, что дядя Саша после ухода Беллы Иосифовны спускал из окна сумку, привязав к нему длинную бельевую верёвку. И кричал первому же прохожему мужчине:
– Слушай, друг, отвяжи сумку и сгоняй в магазин. Там на три бутылки. Одну себе возьми.
Никто не мог отказать Александру Баржановскому. Выпивали, не отходя от окна, если это было летом.
Мне казалось, что я знаю Баржанского с рождения. Пьяным он смеялся и обнимал меня:
– Это я только с Беллой Иосифовной развёлся. Но не со всеми же Азаровыми! Помни, что ты – надежда. Это, брат, тяжелый случай…
Высокий, худощавый и красивый, с развевающимися волосами и в белом, летящем на ветру, плаще они шёл по улицам Байкальска и каждый был рад с ним поздороваться, поговорить, выпить, спеть! Он заведовал в Драматическом театре литературной частью.
Я часто думал: пусть Баржанский пишет книги, но книгу надо писать о нём самом. В Драматический он пришёл до войны. На войне был лётчиком, горел в самолёте. По его пьесе поставили фильм, и вся страна пела о том, как старшина милиции задержал гражданку. Прибывшие усмирять его пьяные дебоши милиционеры, вытягивались в струнку, увидев среди его документов удостоверение «Почётный милиционер города Москвы».
– Ты можешь выжить среди этих кровососов и стать травоядным! – Смеялся он пьяным, приветствуя меня и протягивая стакан с водкой.
– Чокаться не будем! Мы же не чокнутые!
Вот чего и кого боялась Белла Иосифовна, говоря «ни грамма».
Баржанский приходил к Дине. Белла Иосифовна не препятствовала, но панически боялась, что он погубит меня.
