Справляясь с кроватью, он клял преподавателя по философии, нарекая этот предмет никчёмным и не нужным обществу. Афоня считал философов трусами, умевшими лишь говорить, но сделать ничего не в силах. Теми же заклятиями парень уважил и сам университет – уж слишком «интеллигентным» стало образование, больно много предметов «говорящих», нежели «делающих», его это оскорбляло, даже раздражало, что и стало прародителем его жгучей ненависти. Окончив с кроватью, студент направился к резному шкафу, давно-давно в нём хранилась одежда его прадеда, который погиб при неизвестных обстоятельствах. Причину так и не выяснили, дав семье короткий ответ, который гласил, что дело не будет раскрыто ввиду отсутствия зацепок, которые могли бы привести к достойному ответу. Это тоже сыграло свою роль в становлении характера Афанасия. Когда же парень подошёл к зеркалу, закреплённому на дверце шкафа, то увидел за своим отражением пробегающего ребёнка, который высунул язык, заметив, что на него пристально таращатся заспанные глаза.
– Это что? – обернувшись и не увидев того, что ожидал, выразил своё удивление Афоня. Труся головой и протирая глаза, он списывал это явление на то, что недавно проснулся и сделал это не до конца. Издав утробный звук похожий на рык, как потерявший добычу лев, более спокойный, но всё же неудовлетворённый, было выражено негодование: «говорил же ей, чтобы так резко не будила.»
Управившись с чёрной рубашкой, которую он надевал в дни особого ненастроения, и штаны, которые больше походили на спортивные, да только на это мало, кто обращал внимания в университете. Тяжёлый вздох дал Ольге Николаевне понять, что сын окончил приготовления и вскоре направится в ванную. Она сидела на кухне, думая о том, насколько глупо она поступила в возрасте сына – бросить учёбу, убежать от родных, лишь бы быть с мужчиной, который никогда и не любил её. В ней страдали уже не только чувства матери, но и что-то более глубокое, то самое сокровенное, которое не исполнилось, томило её душу и не давало жить счастливо, вот только снисхождение, которое она искала в сыне, нимфа не находила. Теперь же её обыденностью стали грязный халат, разбитые плитки, обивавшие стены кухни, некогда озарявшие комнату светом кристально чистой воды, а сейчас им уготовлена участь быть компаньонами разрухи, которая так нещадно вселяется в судьбы людей и лишает их священного покоя. Женщина давно решила, что скорбь ей ничем не поможет, но унять ту терзающую, выедающую заживо изнутри, обиду у неё не хватало сил. Так и длилась ещё одна печальная судьба.
И снова зеркало, только теперь оно висело над раковиной, а в нём не отражалось ничего необычно, но так было на первый взгляд. Всматриваясь в своё отражение, Афанасий видел в нём человека, повинного во всех его проблемах. Больше всего в мире он ненавидел себя, ненавидел до такой степени, что был готов мучиться целую вечность лишь бы задушить, уничтожить то греховное существо, заставляющее его разделить тело и душу для его существования. Эти глаза, которые все считают прекрасными, ненавистны парню, в них он замечал то, что другие испокон веков считали отвратительным – страх… Но он был иного рода, студент не боялся драк и частенько попадал в перепалки, ведь не был эрудирован, да и страхом смерти, что очень распространено у людей эгоистичных и лицемерных, он не отличался. Это был ужас, вселявшийся в разум человека с момента зарождения общества – страх быть забытым своим Солнцем, быть не признанным им, просто кануть в небытие, бездонную пропасть лиц и тел, которая наполняется многие века такими же, как и он. Да, мать не была причастна к его проблемам, она наоборот всегда была рядом, и лишь сейчас, в такой, казалось бы, обычный, даже бытовой, момент к нему пришло озарение.
