– Именно ты виноват во всём… Ненавижу! – сквозь зубы процедил парень, – из-за тебя страдают окружающие, ты слабый, никчёмный, ненужный и забытый подлец, лентяй и… – он ужаснулся, увидев в зеркале своё отражение, оскалившееся на его восклицания, по телу пробежали мурашки, холодный пот подступил ко лбу, а нижняя губа задрожала, но лицо оставалось такой же неподвижной, озверевшей гримасой, больше походившей на голову льва, охранявшего покой византийских басилевсов.
Парень склонил голову, как преклоняются маки перед лунным светом, зная, что их время возгореться, как ярчайшая путеводная звезда, настанет лишь днём, и лишь тогда, в свете ещё одной огромной, величественной Звезды им придётся стать её свитой, но никак не затмить красоты своей хозяйки. Так же и он… Понимал, что пока гореть ему не суждено, но наступить день, когда он займёт место своего Хозяина и установится великим камнем, на котором будет написана вся история мира, а конец её будет зависеть лишь от него, вот только, чтобы возгореться нужно хоть что-то сделать, дать толчок той силе, которая заставляет звёзды сиять. Но он не мог бороться с ленью, поглощающей его душу, которая обгладывает кости и мышцы и не брезгует даже душой, точнее тем, что от неё осталось. Другой зверь выжрал её, захватил то место, где она находилась, и управлял всей жизнью Афони, а бедному парню оставалось лишь страдать, виня себя в том, что не совершал.
Лицо всё так же таращилось на студента, злобный оскал за время раздумий оппонента приобрёл острые клыки, выступающие из-за окровавленных губ, готовых обсасывать бездыханное тело своей жертвы, зрачки стали кошачьими, зелёные омуты затягивали в себя любого, осмелившегося в них взглянуть, но Афанасия они поглотить не сумели, его голос, до дрожи пропитанный ужасом, прокричал на всю квартиру (наверно, соседи тоже услышали, ведь стены в таких домах крайне тонки), срывая голосовые связки и начиная хрипеть:
– Я убью тебя! – по костяшкам потекла кровь, осколки зеркала, разлетевшегося на мельчайшие частицы, отражали невинное лицо запуганного и обречённого парня, слёзы, катившееся по его щекам, ударялись не о мохнатый ковёр, который больше походил на шкуру собаки, а на эти же кристаллы, которые с сожалением показывали падавшим их предсмертный вид. Такие чистые и непорочные слёзы могут быть только у ребёнка, но никак не у взрослого, что и привлекло внимание девочки (которую он к счастью не заметил), жившей в самом большом фрагменте стекла, некогда бывшем зеркалом таким некрасивым, даже уродливым, было бы оно человеком, скорее всего, у других считалось шутом, просто телом для насмешек, даже не имеющим никаких чувств и мнений, точек зрения, которые можно было бы защитить или просто обсудить с окружающими, никогда не слушающими своего собеседника. Вот он, камень преткновения, который тяготил парня всю сознательную жизнь – никто не хочет понять другого, даже услышать что-то, что расходится с его устоями, поэтому такие, как он, обречены на тусклую жизнь в тени, опускаемой плащом Звезды, вцепившейся в своё место первой и единственной ярчайшей судьбы мира.
А на кухне упал деревянный предмет, в голове у студента мелькнуло воспоминание… Когда его отец уходил от них, он грубо оттолкнул жену, лежавшую у его ног, и сказал ей, что она не достойна такого, как она. В голове парень фыркнул, выражая своё отвращение, и подумал: «конечно, не достойна, слишком она хороша, чтобы быть достойной быть с тобой». В ту же ночь мужчина разбился в аварии, и когда его на тот момент ещё супруге об этом рассказали во всех подробностях, не избегая даже деталей о том, что рука вылетела из окна и попала на лобовое стекло другой машины, и так ошарашенная женщина не могла совладать с грустью и слабостью, в паре напавшими на не ожидавшую того теперь вдову, и уронила деревянную ложку, а после упала и сама прямиком в руки шестнадцатилетнего сына.
