Вдоволь накричавшись и тем самым немного «спустив пар» праведного негодования, командир успокоился и решил, что с Толиком он разберется после торжественного дня. А пока нарушителю воинской дисциплины необходимо просто проспаться, чтобы к утру важного дня он снова был работоспособен.
Искренне надеясь, что Толик к утру протрезвеет и у него не будет возможности «добавить», провинившегося занесли на корабль, связали и уложили на койку в его собственной каюте. Командир поручил дежурному по кораблю каждый час заглядывать в каюту и интересоваться состоянием механика.
У дежурного накануне приезда высоких гостей дел хватало и без контроля за пьяным Толиком. По этой причине убедившись, что вчерашний именинник спокойно спит и даже слегка похрапывает во сне, он на всякий случай закрыл спящего в каюте, а ключ положил в карман.
Но корабельная жизнь течет и продолжается по своим законам. У любого уважающего себя инженер-механика в загашнике всегда припасен спирт, именуемый на флоте шилом. Толик себя уважал и потому, освободившись под утро от пут, он с целью опохмелки остаканился шилом. После этого обнаружив, что вероломно и неуважительно закрыт в собственной каюте, он аккуратно допил шило и решил освободиться из плена самостоятельно.
Перед самым сигналом побудки Минную гавань разбудил дикий рев механика. Толик, как раненый бенгальский тигр, так громко выражал свое недовольство, что его было слышно не только на кораблях и в штабе бригады, но даже на остановке автобуса № 3, курсирующим от центра города до самой Минной гавани.
Когда вскрыли каюту и зажгли свет, то обнаружили лишь половину Толика, его упитанную нижнюю часть: Все остальное ему удалось как-то просунуть в круглый проем иллюминатора, после чего, искренне, но наивно надеясь самостоятельно освободиться из мест заточения, он застрял.
Накричавшись в волю, от полного бессилия и с пьяных глаз, он снова заснул.
– Тяните! – грозно скомандовал командир. – Даю «добро» разорвать эту старую суку на две части, но чтоб пролез! Иначе порвут всех нас.
Но механик застрял основательно, потому как тело опухло и просунуть его дальше в иллюминатор или вернуть назад в каюту, было уже невозможно.
После подъема флага прибежал взъерошенный комбриг, которому в красках доложили ситуацию. Сначала он громогласно матерился и обещал экипажу организационный период в придачу к всевозможным наказаниям, но уяснив, что Толик засел крепко, сник и тотчас побежал отзваниваться командиру Таллинской военно-морской базы.
Контр-адмирал, командовавший военно-морской базой в то время. примчался довольно быстро. Оценив обстановку своим выпуклым военно-морским глазом, он приказал спустить за борт беседку, с которой обычно красят борта кораблей.
Тактический прием был прост: человека четыре в беседке изо всех сил пытались вытащить Толика за руки из иллюминатора, другая группа добровольцев в каюте усиленно пихала его в зад.
Неимоверные усилия положительного результата не дали. всем стало понятно: таким способом Толик никогда не сможет протиснуться через иллюминатор.
Командир военно-морской базы мрачно предположил, что его перевод в Калининград и планируемое назначение на еще более высокую должность, не просто откладывается, а медленно растворяется в утреннем мареве. Все потому, что этот поганый механик завис именно с левого борта, который был отчетливо виден не только из окон здания штаба, но и со стороны КПП. Именно оттуда совсем скоро появится еще более высокое руководство вручать кораблю Почетное знамя. Если бы Толик висел с другого борта, то все это безобразие можно было как-то скрыть и утаить в масштабах бригады. Но все случилось именно так и не иначе, в времени на перешвартовку корабля уже не было. Реально представив уровень скорого скандала и особенно его сокрушительные последствия, весь свой накопившийся гнев контр-адмирал обрушил на командира корабля. По адмиральскому мнению, командиру рано руководить боевым кораблем. Его место на пиратской шаланде, рыболовном баркасе или речном трамвайчике где-нибудь среди эскимосов и папуасов.
