Покой перелетного голубя - страница 4

– Помедленней! Я упаду! – вскрикивает Ноно.

– Не упадёшь! – кричу я в ответ, и волосы развеваются у меня за спиной.

Мы допрыгиваем до нижней ступеньки, и я тащу её за руку к парадной двери. Выходя наружу, мы слышим азан. Я не в курсе, на какую молитву он созывает, потому что знаю только молитву Зухр. В прошлом месяце я читала её, соблюдая традиции роза в дневные часы. Мы бежим к помещению в задней части нашего дома, где обычно держат кур. Пахнет какашками и испорченной едой, и я гадаю, что же едят эти куры. Чача Акбар присматривает за ними и приносит нам яйца, которые немножко отличаются от тех, что мы покупаем в магазине. Я точно не знаю, в чём разница на вкус, потому что сырыми их не ела.

Мы бежим и бежим – по бетону, через сад, по влажной траве, ласкающей босые ноги, и темнота приглушает свет. Должно быть, это азан превратил день в ночь, но есть вещи поважнее, о которых мне стоит подумать прямо сейчас. К примеру, разобраться, человек ли маулви-сахаб или одно из этих призрачных существ – джиннов, их так называют. Однажды Мази поведала мне историю о джиннах, которых якобы видели в её деревне, и с тех пор я поставила себе цель узнать о них побольше. Мази говорила об одной женщине, чьи ступни были повернуты назад – верный признак того, что на самом деле она была джинном. И всё равно она могла прекрасно идти на своих задом-наперёдных ногах, куда ей надо. С того разговора я поглядываю людям на ноги. А ещё у них там в деревне был мужчина, который появлялся и исчезал совершенно беззвучно. Как привидение! Только он был не привидением, а тоже джинном. Я так рассудила, что маулви-сахаб, такой маленький и с такой большой бородой, вполне может быть одним из тех, кто связан с джиннами.

– Ноно! Сюда, быстрее – прячься, – говорю я и пригибаюсь за стеной.

Меня, правда, все равно видно, но так лучше, чем попасться приятелям маулви-сахаба, джиннам, совсем не скрываясь.

– Я не хочу туда. Хочу вернуться. Чало, на, уже темнеет, – робко говорит Ноно.

Игнорирую её и шагаю к дому маулви-сахаба. Москиты жужжат над головой, и я вполсилы отмахиваюсь. Я так близко к цели; я не поверну обратно сейчас. Ноно жуткая трусишка. Не прикольно. Я задерживаю дыхание, чтобы не чувствовать гадкий запах кишечных газов в воздухе. Перешагиваю через какой-то мусор – сплющенные картонки из-под молока; не похоже, чтобы маулви-сахаб сильно старался поддерживать дорожку позади дома в чистоте; интересно, он вообще тратит на это время? Мне нужно только лишь заглянуть внутрь дома маулви-сахаба. Я почти уверена, что, едва только я увижу, как он живёт, я тут же всё пойму.

Ноно со мной, мы держимся за руки, переплетя пальцы, и медленно крадёмся к дому. Азан уже отзвучал, так что теперь совсем темно. Скоро маулви-сахаб вернётся, и если поймает нас, то непременно нажалуется Баба.

И в этот момент я слышу очень громкий крик! Это я кричу? Нет, я точно знаю, что мой рот закрыт. Тут я вижу тень джинна, которая быстро приближается к нам. И слышу другой громкий вопль! И вот теперь точно знаю, что это кричу я.

Лахор, Пакистан

Мубашир отрубился на чарпае, одна его рука свисает с металлического штыря, который разорвал нити, образовав дырку. Волосы мужа грязные, изо рта подтекает слюна. Я вздыхаю и кладу на разделочный стол в кухне свою поношенную сумку из кожзама. Поскольку квартира, которую мы занимаем, очень мала, я могу от входа добраться до кухонного стола примерно за шесть шагов. Кухня, гостиная и прачечная – это одно и то же помещение, только разные его углы. За соседней дверью находится ванная. И у меня такое чувство, что неважно, сколько бы я её ни намывала, в квартире всё равно слабо попахивает мочой. Такое вот тесное жилище. Конечно, когда Мубашир найдёт работу, мы улучшим свои жилищные условия. Люди у меня на работе ни за что не поверили бы, что я живу в такой грязи, но что я могу поделать? Мубашир спускает все мои деньги на свою