Катя склонила голову и нацелилась пиками ресниц на паркет. Ее шоколадные очи теперь стреляли в пол.
– Думаешь, я не понимаю, на что ты обиделась? – продолжала мать. – Оленка выходит замуж раньше тебя. А отец разрешил. Так к ней князь Белосельский сам собой посватался. Неужели тянуть? Хорошего жениха можно проворонить.
– Но так не принято! – взвилась Катя. – Вперед должна старшая…
– А ты кого пленила? – возмутилась Лизавета Андревна. – С твоей красотой и приданым возможен самый роскошный жених. Но не с твоим характером.
Катя готова была заплакать. Она едва могла перенести, что пойдет за Оленкой среди подруг. Все станут смотреть и говорить: вот она старшая, а еще в девках.
«Да кому до тебя дело! – хмыкнула мадам Бенкендорф. – На невесту смотрят, не на сестер-подруг, глупая девчонка!»
– Я обещаю, мы с отцом и для тебя пару найдем, – вслух сказала она. – Дай срок. У всех глаза от зависти полопаются.
На лице у Лизаветы Андревны возникло то озабоченное выражение, от которого муж готов был бежать на край света. Опять дело. Дело к нему…
Мадам Бенкендорф решила отложить беседу о Кате до лучших времен. Хватит с Шурки пока и генерала Засекина.
Глава 5. Персидские письма
Петербург. Начало апреля
Тот явился на другой день, как условлено. С целой папкой аттестатов и похвальных листов сына. Готовый упирать на успеваемость и желание парня корпеть над языками.
– Почему не в Министерство иностранных дел? – осведомился Александр Христофорович. Он принимал в кабинете и быстро просматривал документы, которые подавал ему на подпись изящный щеголеватый адъютант. – Так п-почему не министерство Нессельроде?[38] – Александр Христофорович поднял на посетителя бледно-голубые глаза и разом все понял. Засекин-младший, может быть, и пошел бы по министерской стезе. Но для его родителя, генерала, отдать сына, уже готового офицера, штатским, в недра чиновничьей канцелярии – выше сил. Это такое унижение для дворянина, какого и снести нельзя!
Бенкендорф хотел сказать, что понимает и даже в глубине души разделяет подобную логику: кто раз надел мундир, забудь о фраке. Но, на беду, погода сегодня менялась. Ветра. Рваное небо. Голову сплющивало. Контузия напоминала о себе. А значит, кроме головной боли будет и заикание.
– Д-давайте с-с-сюда. – Бенкендорф было протянул руку к принесенной просителем папке.
Но тот вдруг побагровел, усы у него встали едва не горизонтально, глубоко посаженные глаза засверкали.
– Ч-чего вы д-дразнитесь?! – вскричал генерал. – Р-раз я п-п-пришел х-х-х… хода-т-тайствовать…
Бенкендорф подивился, какое собеседнику далось длинное слово!
– …т-так можно и-и-издеваться?
И в мыслях не было. Какой вспыльчивый!
Засекин с искренним оскорблением захлопнул папку и поднялся, намереваясь идти.
– Ч-честь имею.
Застывший у стола адъютант вытаращил глаза. Он впервые видел, чтобы кто-то едва не кричал на его шефа.
Александр Христофорович спохватился первым. Оторвал от листка угол и карандашом написал: «Лейпциг». Догнал рассерженного просителя у двери и сунул прямо в нос.
Засекин прочел и аж обмяк.
– А вас где? – выдавил Бенкендорф.
– М-мало… М-м-мало…
«Ярославец». Они вернулись к столу. Александр Христофорович указал на бумагу и дал перо. Потом забрал папку с аттестатами и начал их внимательно просматривать, пока генерал, пыхтя, сочинял прошение.
– Но в-вы должны з-знать, – предупредил Бенкендорф. – Офицеры К-корпуса жандармов могут быть п-посланы на самые опасные п-предприятия. В-ведь вы и в-ваша супруга с-сознаете это? Я не могу н-нести ответственность за безопасность д-детей.
