И такой ответ не удовлетворял ее. Как мог сочинять маленький ребенок, который еще практически не знал жизни, для того, чтобы суметь описывать ее… Но прошло немного времени, и словесные эксперименты закончились так же внезапно, как и начались.
Случилось другое: рисование. Ну, кто из детей не берет в руки карандаш и не водит им по листу бумаги, не умея даже толком держать его в пальцах, а, зажимая в кулачке, рисует какие-то невообразимые круги, линии, всякую мазню, смысла в которой не больше, чем в «рисунках» обезьянки, с той лишь разницей, что человек – единственный представитель животного мира, который способен рисовать прямые линии. Не помню, насколько прямыми они получались у меня, но ведь ребенку интересен сам процесс и яркие цвета, образующиеся при надавливании на эти деревянные палочки. Странность заключалась в другом: все свои картины я рисовала только зеленым карандашом или зеленой краской.
Вначале это смешило родителей, потом они стали задавать себе различные вопросы, ответы на которые приводили к неутешительным выводам: у них неправильный ребенок. Ну, как я могла сказать им, что меня слишком приучили к этому цвету, когда готовили к рождению на Земле. Я просто супер-гипер-пупер земной ребенок – само воплощение планетного образа в цветовом решении, и что это перенасыщение цветом со временем пройдет, как, своего рода перекорм каким-нибудь продуктом, на который человек потом не может смотреть без отвращения. Так оно и случилось позже: я не любила одежду этого цвета, и я не любила даже зеленый салат и огурцы – на них у меня была аллергия. Что ж, бывают ошибки на любых уровнях, и там, где меня учили «земным приметам» – тоже были не боги. Но помучиться родителям все же пришлось, отучивая меня от моих живописных пристрастий, что, в конце концов, убило во мне выдающегося художника, коим я намеривалась стать впоследствии, потому что земная природа казалась мне великолепной: мягкой, ласковой, пахучей, трепещущей и глубокой в своей задумчивости. Я так хотела бы всё это нарисовать… Зато я научусь потом фотографировать ее, и у меня будет неплохо получаться. Но из своего художественного опыта я поняла, что нереализованные детские мечты создают почву, на которой взрастает неуверенность в своих силах, особенно, если особенности твоей личности остались непонятыми или неверно истолковаными. По прошествии многих лет я узнала, что у Пикассо, оказывается, были в творчестве «голубой» и «коричневый» периоды. Я горько улыбнулась своим мыслям, прикидывая, кто и где «перекормил» его этими цветами? Объяснений в таком духе мне, конечно, не удалось найти ни в одной монографии о художнике.
Но из той информации, которую я узнала, меня поистине огорчила безвозвратная потеря некоторых картин, ведь потому что у него была тяжелая жизнь в молодые годы, ему приходилось сжигать свои живописные произведения для того, чтобы просто согреться от холода… Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Сиприано де ла Сантисима Тринидад Мартир Патрисио Руис и Пикассо – так на самом деле звучит его имя…
– Запомни, моя девочка, – предостерегал меня Учитель на Звезде, – когда ты будешь выбирать, что предпочесть в жизни, никогда не занимайся искусством. Люди, посвятившие себя этому делу – самые одинокие существа на Земле: они чужие там, хотя могут вызывать интерес к себе, однако, любопытство свойственно в такой же мере и земным животным. А любому человеку хочется ответного тепла и любви, но тех, кого не понимают – не любят. И нет ничего странного в таком непонимании окружающих, ведь некоторые творческие люди принадлежат планете только по рождению. Они нестерпимо желают поделиться своими знаниями о других мирах, известных им, и о которых они видят сны, перенося их потом в свои картины, музыку, танец, стихи, потому что на многих языках можно общаться с миром. Это и называется творчеством (думаю, не зависимо от того, на какой планете ты живешь).
