– Адмирал, да и живой труп. Охренеть.
Гоча сжимал кулаки, эмоции у него зашкаливали, он проживал ситуацию вместе со мной, и продолжал наливать.
– Слушай, я всё помню, в какой обстановке я тогда находился. Я тогда даже выпить не мог.
– Совсем бедный! Под брюхом у Enterprize.
– И вот при очередном осмотре я определил чёткое притупление звука в седьмом межреберье справа. И был только один способ спасти нашего адмирала, выпустить гной наружу. Я предупредил его об опасности данной манипуляции, сказав, что никогда в жизни такого не делал. Он обругал меня : «Тебя чему учили, салага? Корабельный врач должен всё уметь».
Я взял две длинных воздуховодных иглы от системы, обезболил межреберье и ввёл их в зону притупления. И о, чудо, по обеим иглам прошёл гной. Не зря я в своё время прочёл книгу Войно-Ясенетского « Очерки гнойной хирургии» и латинская фраза « Ubi pus, ibi evako”, «где гной, там режь» мною были твёрдо усвоены.
– Молоток, ты Иля ! Аплодирую стоя,– Гоча встал и отдал честь.
– Через три дня, гнойник уменьшился и этот «умирающий чёрт» уже пинал всех и вся, не давая никому ни минуты покоя. Он выздоровел.
– А потом ? – спросил меня Гоча, но веки его уже опускались, из полузакрытого глаза стекла «скупая мужская слеза».
Гоча сумел ещё раз выпрямится, снова широко открыл глаза и, шатаясь, пошёл доставать очередную бутылку. В ход пошёл коньяк. Значит марафон подходил к своему логическому завершению.
– Когда мы вернулись в базу, адмирал вызвал меня к себе, и сказал: «Не будь идиотом, по своему складу характера ты можешь принимать решения и брать ответственность на себя. Ты обязан стать большим хирургом. Не хрен сопли по тарелке размазывать, назначаю тебя начальником хирургического отделения нашего базового лазарета.» Так началась моя хирургическая жизнь.
– Мудрые люди, повидавшие в жизни всякой хрени, лучше видят нашу роль в этом мире, – Гоча лежал и засыпал, но продолжал вещать с достоинством, – Вот мои родственники присылают мне мою долю с наших мандариновых плантаций, а это пятьдесят штук в год. О! Я мог бы ничего не делать, но отец сказал, езжай сын, учись на хирурга, будешь уважаемым человеком. Так и твой адмирал, как отец, за тебя подумал. Ты- то рос без от отца.
Иля, а ты оглянулся бы вокруг себя. Почему тебя не оставили на кафедре? Вот! Вопрос? У тебя же все люди братья, а в конкурентной борьбе друзей нет.
Гоча завершил свои речи и крепко уснул. Я тоже лёг, сил ехать домой не было.
Утром на такси я всё же добрался до своей съёмной квартиры. Бухнулся в кровать, хотел окончательно выспаться. Но сна не было.
Отважился позвонить Инге по заранее нами придуманному с ней коду: три гудка, трубку положить, потом снова набрать и услышать ещё раз три гудка. Ответа не было. Да я и не ждал никакого ответа.
Я долго лежал, начал вспоминать весь мой путь с Камчатки в Академию.
В первую мою попытку три года тому назад у меня даже не приняли документы. Я подумал, что это из-за моей, плохо звучащей для кадровиков, фамилии, Лоевский. Хотя пятый пункт ко мне не относился, но всё же.
И, вообще Академия являлась вотчиной детей профессоров и преподавателей. Недаром один из замов начальника Академии сказал, что Академию имени Кирова пора переименовать в Академию имени Тургенева, написавший роман «Отцы и дети».
Я решил, что в этом году я поступлю обязательно. Моё поступление напоминало мне катание на американских горках. Когда подбрасывает вверх «ух» по кочкам – кочкам, а потом вниз и захватывает дух. Вот я тогда подскочил с возгласом «Ух!» четыре раза.
