Увы, рефлексы работают быстрее головы. Рука непроизвольно согнулась, и локоть пошел назад, собираясь проучить обидчика. На половине оборота я сообразила: Тяпе, походу, хана – и попыталась затормозить, что мне, к слову, удалось, и несчастный успел отскочить в сторону. Не успело окно. Локоть благополучно достиг цели, раздался хруст, по стеклу поползла длинная трещина.
– Тяпа.., ты придурок!..
Позеленевший от испуга Тяпа смотрел на меня огромными зелеными глазами. Губы его тряслись.
Тут я и сама не на шутку испугалась.
– Так, ладно, все хорошо.., – я нервно огляделась, высматривая, были ли свидетели и увидела камеру на потолке, – … И, принимая во внимание это, что будем делать?
– Я не знаю, Варя… У меня и без того проблемы с учебой, и с Верой Павловной… И с русским… Я на грани отчисления…
– Успокойся, Тяпа. Надо понимать, признаваться придется, – я посмотрела наверх, -и лучше сознаться самим.
Тяпа продолжал зеленеть – прямо эвглена, не ровен час фотосинтезировать начнет. Яна стояла рядом и молча наблюдала.
Глядя на испуганного Тяпу и осознавая, что у меня и у самой посасывает под ложечкой, я все больше злилась. Мне не хотелось быть трусихой. Я хотела казаться героиней, ключевое слово – «казаться».
– Ладно, пойду к Евгении Александровне и скажу, что разбила окно, – выпалила я и, в ужасе от собственных слов, уставилась на Тяпу.
Тот стоически перенес мой взгляд, но ничего не ответил. Я-то надеялась, что он тут же решит сознаться, однако тогда, как настоящий друг я, конечно, не позволю ему взять всю вину на себя, мы вместе объясним ситуацию… Но Тяпа упорно молчал. Было ясно, что сказанного назад не вернуть, и, если сейчас Янин ухажер не наберется смелости, придется за все отвечать одной.
Тогда я решила давить на собственную мозоль – на гордость, но просчиталась: видимо, разным людям натирают разные чувства:
– Да, возьму всю вину на себя. Скажу, что жестикулировала, пока мы с тобой болтали, и нечаянно попала локтем по стеклу. Сейчас пойдем к Евгении Александровне с Яной… Ян, ты же пойдешь?..
Мне очень хотелось, чтобы моя речь прозвучала непринужденно, с некоторым презрением, но выходило испуганно и жалко.
Тяпа так ничего и не ответил. Только глаза от пола больше не отрывал да на зеленых щеках кое-где начали проступать красные пятнышки.
Пока мы с Яной поднимались на третий этаж, я старательно делала вид, будто мне совсем не страшно. Выходило так себе:
– Нет, Ян, я все понимаю, и нет, не боюсь, конечно, но не думала, что Тяпа – такой трус! Это же он виноват! Думала, мы с ним вместе все объясним… А он…
– Варюш, ну хочешь, я признаюсь?
Яна сказала это легко и просто, так, словно ее вообще не пугали предстоящие разборки с учителями и жалобы родителям. И без того испорченное настроение не понимало, куда дальше портиться. Я злилась на Тяпу за то, что он такой трус, потому что бросил меня одну, но еще больше на Яну. Неужели она решила, будто я боюсь?! Нет, Я – не боюсь! Неужели она считает, будто храбрее меня?! Вздор!
– Ты бредишь?! Ты-то здесь каким местом?! Нет! Ни за что!
В таком настроении я и оказалась напротив кабинета Евгении Александровны. Страх накатил с новой силой. Если бы не Яна, стоявшая за спиной, я бы на вряд ли так просто взялась за ручку и открыла дверь… но прежде все же обернулась и, стараясь казаться спокойной и уверенной, проскулила:
– Войдешь..?
Яна кивнула. Отступать было некуда.
