Полет в Эгвекинот - страница 2

Надо сказать, оставаться молчаливой этой «умной голове» оказалось непросто. Скрепя зубы, она держалась уже четвертый урок, тихо ненавидела первую парту, красивую новенькую тетрадочку по физике и не менее красивую синюю ручку с желтым утенком на колпачке. Голова упрямо косила правым глазом в сторону портфеля, где лежали тетрадь со стихами и альбом с рисунками, в то время как левый начинал понемногу подергиваться при слове «вектор», а синяя ручка, игнорируя команды мозга, выводила на полях большеглазые рожицы. Потому, когда прозвенел звонок, я тут же вывалила на стол художественные принадлежности. Для полного счастья не хватало удовлетворить настойчивый зуд языка, требовавшего, чтобы его срочно почесали о какой-нибудь, уже совершенно не важно какой, разговор. И тогда, о чудо, на горизонте возникла светловолосая макушка, серьезные синие глаза… Вернее, глаза-то были голубые, как могло показаться и, скорее всего, и показалось мне тогда. Позже я имела возможность хорошо их изучить – эти Самые Синие На Свете Глаза. Настолько синие, что, если бы сама не видела, решила б: такие бывают только на картинках, но сверху синеву покрывала паутинка небесно-голубых прожилок-завитков. Не знаю, правильно ли считать, что глаза – зеркало души, но убеждена, что, когда ближе узнаешь человека, мелочи полюбившегося образа обретают особое значение. Никогда больше мне не доводилось встречать такого безукоризненного спокойствия во взгляде, такого и так много: пожалуй, при желании, его можно было черпать и раздавать нуждающимся. В этих глазах можно было находить уверенность, которой у меня никогда не хватало… Сегодня я знаю, как они выглядят, когда усталые и безжизненные. Мне неизвестен и, как выяснилось, никогда не был известен наверняка способ заставить кого-то быть счастливым. Но нет ничего страшнее, чем смотреть, как плохо человеку, которого ты чувствуешь достаточно хорошо для того, чтобы ощутить его боль, но недостаточно для того, чтобы помочь.

Так вот тогда белокурая макушка Алисы только-только замаячила на горизонте, а я уже спинным мозгом понимала, что моя забастовка этому миру окончена, и гори оно все синим пламенем, поближе придвинула к себе альбом и принялась усердно исправлять безукоризненно кривые ноги кентавра. Главное – не поднимать голову и делать вид, что мне нет никакого дела. Ничего личного: занавес не опущен – спектакль идет!

– Красиво!

Еще бы не красиво! Мне купили спиртовые маркеры, и теперь я рисую в цвете! Заметьте, рисую не абы что! Кентавра!

– А я тоже рисую. По-моему, у тебя здорово выходит!

Вот не дай Бог лучше меня. Мысленно я уже приготовилась вступить в соревнование, прекрасно понимая, что не имеет значения, у кого как получается. Здесь главное – что-то другое…Какой-то авторитет в классе, поддержка «правящей верхушки», которая пока еще не выбрана. Ну и… не остаться изгоем. Лишний вес и непримечательное лицо в купе с маленьким ростом значительно увеличивали мои шансы, а вакансия пустовала. Занимать эту нишу совсем не хотелось. Изгой – такой же обязательный персонаж, как дурак в колоде, и, когда он появится, я должна оказаться на другой стороне.

Не познакомиться с ним шансов не было ни у кого из всего девятого «А» и «Б». У «Ашек» он стал классным руководителем, из-за чего некоторые ученики поспешно собрали документы и, пока не запахло жареным, эвакуировались к «Вэшкам» и «Гэшкам». Не знаю уж, спасло ли их это, ведь, как известно, Барс – хищник и предпочитает охотиться за тем, что движется, но все может быть. В конце концов, спорный вопрос – стоит ли убегать, оказавшись в клетке с Барсом. С одной стороны, – дверь открыта – беги не хочу. С другой, он бегает быстрее, если только не споткнется. С третьей – оставаться сидеть и уповать на то, что тебя не скушают, потому что ты дурно пахнешь, а мало ли в лесу кроликов, тоже неразумно. Кто знает, какой у него аппетит, как долго он не ел и охота ли ему носиться за ловким и шустрым выводком, когда прямо под носом развалилось такое чудесное лениво-ушастое нечто.Я на опыте знала, прибиться к обществу какой-нибудь симпатичной девчонки – выход. Другое дело, что меня никогда не устраивало нахождение в тени, выйти из которой нельзя. И все-таки, правило необходимого номера гласило – из двух зол выбирать меньшее. Но начать «шестерить» никогда не поздно. И пока я рассчитывала выбиться в свет. – Да? Как здорово! Покажешь? – если у меня получается лучше – возможно, она уже почувствовала мой авторитет, – прости, не запомнила, как тебя зовут? – Алиса. А ты Варя, правильно? – скорее утверждение, чем вопрос, но я киваю,– можно, к тебе пересяду? Заодно и рисунки посмотришь. Она рисовала лучше. Это был полный провал. Симпатичная, к тому же такая одаренная девочка. Я начинала готовиться к худшему. Однако, вот что странно, Алиса с интересом изучила мои каракули, но не произнесла ни слова. И у меня язык не повернулся критиковать в ответ. В отличие от Яны разговорить новую знакомую во время занятия не удалось. Она реагировала на мою болтовню, но как-то мягко и отвлеченно, продолжая записывать все, что говорил учитель. Под конец урока я окончательно расслабилась. Почему-то у меня сложилось стойкое ощущение, что от Алисы не стоило ждать подвоха. Слишком много в ней было спокойной честности и уверенности. Алиса все больше молчала и слушала, не стремясь рассказать что-либо о себе. Меня это устраивало. Я без умолку трещала, посвящая ее во все возможные секреты и «страшные тайны». Она мне определенно нравилась, нравилась искренне, совсем как Яна. Где-то в глубине души я понимала, что это другие отношения, противоположные тем, что остались в старой школе. В Алисе чувствовалась непонятная сила, перед которой я проявляла странный трепет. Эта девочка никогда не позволяла себе грубости, была очень сдержана и рассудительна, а я в свою очередь даже не пыталась самоутвердиться за ее счет, не столько из-за каких-то высокоморальных принципов, сколько потому, что чувствовала – не удастся. Когда Алиса говорила (короткими предложениями, только по делу), то всегда медленно, расставляя слова, в отличие от нас с Яной, трещавших без умолку, не особо задумываясь о том, каким образом собеседник должен улавливать смысл, тем более если речь заходила о чем-то интересном. В Алисе было прекрасно все, вот только с ней не было весело. И она меня не боготворила. Алиса всегда с любопытством разглядывала мои рисунки и читала стихотворения, хвалила их независимо от того, оказывались ли они хороши, но она меня не боготворила. А Яна боготворила. Потому на уроках я сидела с Алисой, а на переменах приходила к Яне – побегать по коридорам, пожевать морковки и обменяться стихами. А потом случился Барс.