Полет в Эгвекинот - страница 30

В дальнейшем опыты на людях я решила не проводить.

На следующей неделе мы с Яной и двумя ее кавалерами снова сидели в Изостудии и доделывали календарь.

– Так вот, Яна, я и подумала, что если высушить дождевого червя, а потом опустить его в воду, наверное, он оживет… Яна? – но подруги нигде не было.

И вдруг снизу постучали.

Я опустила глаза. Никого. Только большой стол. Под такой и не залезешь – крайне неудобная конструкция, со всех сторон понизу огороженная широкими дощечками, так что ноги приходилось поджимать.

– Яна?

– Я тут! – прозвучало откуда-то из сердцевины стола.

– Ты как туда попала? – ошарашено пролепетала я.

– Лучше спроси, как нам ее оттуда вынимать, – встрял Алеша.

– Как влезла, так и вылезу, – донеслось снизу, и через минуту Янина голова показалась на свет, – во, здесь дощечка отходит.

– Ого! Пусти! – тут же потребовал Алеша, и Яна снова исчезла.

Но сколько он не тужился – дальше ушей дело не пошло.

– Отойди! – наконец не выдержала я и бесцеремонно толкнула его в сторону.

– Да ты не пролезешь!

– Голова прошла, значит все пройдет!

Но, видимо, эта теорема для меня утратила свою актуальность лет десять назад. С трудом выкарабкавшись обратно, я тяжело вздохнула:

– Ладно. Пускай Тимофей пробует.

– Вот еще! Я что на идиота похож?!

– Ты кого идиотом назвал! – зашипел Алеша.

– Что у вас там опять? – донеслось из-за двери, и в кабинет вошла Ирина Васильевна, неся чайник, – а где Яна?

– Я тут!

– Ой! Моя дорогая! Это каким образом, а, главное, зачем?

– У меня сюда туча убежала, – отозвалась Яна и наконец показалась на белый свет, – нашла.

– Ладно. Надо доделывать и отдавать календарь, а то скоро уже конец зимы, а мы все никак… Варя, балбеска, ты куда клеишь?!

– Да блин, чего опять не так?

– Где блин? Давай съедим!

– Ирина Васильевна, знаете что, у меня, может, косоглазие и кривомыслие четвертой степени – ну не вижу я, в чем проблема…

– Не знаю – клей нормально! Почему у тебя лошадь над травой летает?

– Ирина Васильевна! Стыдно такие вещи не знать: «Но только лошади летать умеют чудно!…»

– Тьфу ты! Болтун и маятник! Клей уже!

Календарь мы доделали и долго еще летающая лошадь и арестантка-туча висели в кабинете завуча, а я, проходя мимо, всякий раз думала: «Наверное, каждый из нас немного лошадь.»

«Битый час стою на месте и плюю с моста, тянет, тянет меня вниз эта высота»

Группа Чайф

Последний год до Лицея вся моя жизнь проходила на скалодроме. Не то чтобы я любила висеть на стенке вниз головой, но мне очень нравилась девушка, которая там работала, – Вика, потому, желая обратить на себя ее внимание, я в считанные месяцы освоила то, чего не могла достичь годами, оставив далеко позади добрую половину группы.

Скоро Вика уволилась, и я довольно быстро про нее забыла. Но уйти оттуда, где буквально каждый знал меня по имени, где тренер только мне разрешал приходить за 2—3 часа до начала занятия и лазать самостоятельно, задерживаться до ночи, я бы и сейчас не захотела, что говорить о девятом классе, когда внимания не хватало как никогда. Причем, я так и не стала «самой лучшей» и сомневаюсь, что у кого-то могла возникнуть мысль попытаться сделать из одутловатой невысокой девочки-подростка профессионального скалолаза, но внезапное рвение, с каким я взялась за дело, и скорость моего нежданного прогресса, по-видимому, впечатляли.

Сегодня, когда пересматриваю старые фото из лагеря в Карелии, куда ездила с Викой, никак не могу понять, почему именно она и чем именно она так меня заинтересовала. Возможно, дело в том что у Вики были голубые концы волос и татуировка с «бородатым Джеком» (во всяком случае, я решила, что это «бородатый Джек») на ноге, и что подтягивалась она целых 6 раз, и что общалась со мной совсем на равных, и что вставала в 5 утра, потому что я просилась в лес за черникой, а хотелось успеть на завтрак: сразу после мы всей группой отправлялись лазать, – и что по пути обратно наш отряд нередко отдыхал на берегу озера: купались и доедали остатки бутербродов; здесь на выходных, в хорошую погоду, Викины подопечные после традиционной сборки мусора устраивались у огня жарить сосиски, и что Вика соглашалась, оставив детей с другим тренером, переплыть вместе со мной на противоположный берег, и что, когда мы утром возвращались из леса с ведрами, полными черники, она нередко угощала меня сгущенкой. Мы сидели на балкончике, над головами возились ласточки (наш лагерь расположился в деревянном домике в заповеднике, и они селились всюду. Каждый год число их гнезд увеличивалось. В тот раз я насчитала 54. Хозяин дома на вопрос о пароле от вайфая выразился так: «Количество ласточкиных гнезд повтори 3 раза»). Мы ели чернику со сгущенкой, а вечерами снова устраивались на том же балкончике – молодые тренеры крутили самокрутки и смотрели на звезды, а я всякий раз «случайным образом» оказывалась там (обычно для этого приходилось караулить часов с шести вечера и до отбоя, уговаривая себя, что мне просто доставляет удовольствие кружить неподалеку). Мне нравилось сидеть рядом с этими людьми, нравился запах самокруток, нравились звезды, говорливые скалолазы и особенно Вика.