Полевой центр Пламя. Каторга и ссылка - страница 2

Мы уселись, и он тотчас же завел разговор о мизерных заработках местных рабочих, о слишком продолжительном рабочем дне, о непристойном поведении духовенства и полиции, которых наша молодежь терпеть не могла, и говоря обо всем этом, он как-то испытующее поглядывал на меня, меня эти взгляды не особенно смущали, и я с нетерпением ждал, когда он заговорит о «социалистах». Как бы угадывая мою мысль, он перешел на разговор о том, что он слышал, что имеются организации, которые ведут борьбу со всеми этими ненормальными явлениями, стремясь устроить жизнь по-новому, что он лично хотел бы с ними познакомиться, но не знает как.

Я ему тут же ответил, что и у меня имеется такое стремление, но что все мои поиски в этом направлении остались безрезультатны. Тогда товарищ Саулит, пытливо посмотрев на меня, резко изменил разговор и спросил:

– А вы знаете, что делает полиция с социалистами-бунтарями?

И тут же прибавил:

– В тюрьмы сажает и вешает.

Хотя меня его странный тон и резкость несколько и поразили, но меня не удивило последнее заявление о тюрьмах, и виселицах, так как я, в общей массе слухов, достаточно об этом наслышался, и я ему, насколько было возможно при таком разговоре и в те времена, спокойно ответил:

– Что ж, я об этом слышал…

Мы несколько помолчали, после чего он снова спросил:

– А вы слышали о провокаторах?

Я ответил, что это слово мне незнакомо.

– А о предателях?..

Об этом слышал, но если вы думаете, что я способен быть предателем, то глубоко ошибаетесь, – возразил я, и окончательно не понимая такого тона разговора, встал.

Полулежа еще на траве, т. Саулит несколько насмешливым, спокойным тоном продолжал:

– Я вас таким, конечно, не считаю, но если бы вы и были бы способны на предательство, то вам некого было бы и предать, социалистов вы не знаете, и я тоже не социалист.

В ответ на это я, со всей ненавистью к нему и смотря ему прямо в глаза, сказал:

– Следовательно, вы сами предатель, полицейский слуга и ищите кого предать!..

И с этими словами я собрался уже было уйти; но он, вскочив с места, взял меня крепко под руку и, направляясь вперед, сказал:

– Пойдем, я кое-что тебе покажу…

И по дороге через кладбище, улучив минуту, когда никого не оказалось поблизости, он сунул мне в руку какой-то свернутый клочок бумаги, сказав:

– Спрячь, никому не показывай и прочти.

И попрощавшись со мной, он ушел.

Горя нетерпением узнать, что это за сверточек, я направился домой. Зайдя в комнату, где со мной проживали отец и мать, и убедившись, что мои родители на месте и здесь мне делать нечего, я забрался в чулан, где, развернув этот таинственный сверточек, который оказался изданием (изрядно потрепанным) латвийской социал-демократической рабочей партии «Zihna» (Борьба), с жадностью стал его читать и перечитывать. Но, к сожалению, больше половины того, что читал, я не понимал, а то, что понял, рисовалось мне, – насколько об этом теперь, по истечении 20 лет, память позволяет судить, – в следующей формуле: «надо бороться за общее лучшее будущее». Но как – я себе все же не представлял… Возник и другой вопрос: что делать с газетой?.. Уничтожить – пожалуй, не следует; передать кому-либо из своих товарищей – не имею права без разрешения тов. Саулит. В конце концов я решил сохранить ее и, тщательно завернув, спрятал сверток в чулане между крышей и одной из поддерживающих ее балок.

Я хотел в тот же день, вечером, повидаться с товарищем Саулит, но, к сожалению, не встретил его. Так прошло два дня, наконец, на третий день, вечером, узнав квартиру товарища Саулит и горя желанием получить еще что-либо подобное для чтения, я направился к нему. Отведя его в сторонку от домашних, я спросил, имеется ли у него еще что-нибудь вроде «Борьбы», одновременно предупредив его, что он может на меня вполне положиться. Ответив, что у него ничего более не имеется, он предложил мне отправиться, восвояси и ждать, пока я ему не понадоблюсь. Я понял, что это, тоже относится и к вопросу об имеющемся у меня номере „Борьбы".