Полночные близнецы - страница 8

Позади меня мигает свет в коридоре. В замок входной двери кто-то вставляет ключ, и вскоре после этого появляется Олли. Его школьная форма заляпана грязью, и даже с такого расстояния я ощущаю запах сигарет.

– А-а, ждешь меня, Ферни? Как мило с твоей стороны!

Он находит остатки приготовленной Клемми лазаньи и сует миску в микроволновку без дальнейших рассуждений. Я тоже ничего не говорю. Я пытаюсь побить собственный рекорд молчания, последний период длился одиннадцать дней. Сейчас уже девятый день, так что я полна надежд. Но в то же время мне отчаянно хочется рассказать ему о том, что я обнаружила. Из всех людей он единственный, кто может понять, каково это, и знать, что с этим делать. Но слова застревают у меня в горле. Призрак того костра возникает между нами. Олли не в силах встречаться со мной взглядом с тех пор, как это произошло; только не после того, как я увидела жгучий стыд в его глазах, когда он крался прочь после той выходки.

Если говорить о близнецах, то вам вряд ли удастся найти двух более непохожих друг на друга людей, чем Олли и я. Нам бы следовало быть одинаковыми, и, если присмотреться, вы можете увидеть, что наши подбородки, и глаза, и носы – одной формы. Но Олли красавчик, а я просто… странная. У моего брата золотистая кожа, словно он приплыл из Испании, густые темные волосы и сияющие синие глаза, что делает его похожим на кинозвезду прежних времен. Между тем как я… ну, лучше просто сказать, что когда папа описывает меня как «удивительную», он слишком добр. Мои светлые волосы и бледная кожа настолько невзрачны, что, когда я надеваю солнечные очки, никто ничего не замечает. Вот только не многие люди носят солнечные очки, если это не разгар лета, так что большую часть года мое уродство слишком очевидно. У меня ярко-красные радужки глаз. Доктора говорили моим родителям, что это просто некая генетическая аномалия. Одна из многих. Пока я росла, это не слишком много значило для меня, потому что Олли всегда был рядом. Мой близнец и я вместе смотрели в лицо миру, и если Олли говорил, что я вполне ничего себе, другие разделяли его мнение. И десять лет мы были лучшими друзьями – брат и сестра. Потом началась средняя школа – и все изменилось. Я, конечно, добавила на свое лицо шрам от ожога в прошлом году, но разница между братом и мной закрепилась еще до пожара.

– Ты опять ведешь себя противно, – говорит Олли, стоя ко мне спиной.

– Что? – Черт.

– Таращишься на меня вот так. Нечего и удивляться, что люди тебя ненавидят.

– Я на тебя не таращилась. Не льсти себе.

Я отворачиваюсь и иду наверх.

Назойливые попытки Олли оскорбить меня разбивают все мои мысли о том, чтобы ему довериться.

Снаружи церковные колокола начинают отбивать полночь. Могила моей матери где-то рядом с этими колоколами. Ладно, если ее убили, я просто должна сама узнать об этом больше.

Бум, гудят колокола. Бум. Бум. Бум.

Лампочка на лестничной площадке мигает.

Бум.

– Прекрати, Ферн! – кричит из кухни Олли.

– Я ничего не делаю!

Если случился перепад напряжения, так Олли как раз рядом с предохранителями. И может разобраться. А я иду спать. Лампочка надо мной снова мигает. И на этот раз ярко вспыхивает. Моя тень тревожно обрисовывается на стене.

Свет.

Я прыжками сбегаю вниз по лестнице. И словно попадаю в ночной клуб – все лампы вспыхивают и гаснут как попало. Лампа у дивана в гостиной ярко освещает тетради для домашних работ, что лежат под ней. Лампочки на кухне отбивают некий код азбукой Морзе. И никаких признаков перепада напряжения. Выражение лица потрясенного Олли меняется, как в флипбуке