Пытаясь скрыть неловкость, Дженевив почесала Сириуса за ушами. Ричард вновь почувствовал укол ревности.
– Отчего вы не спите в такой час? – спросила она, не поднимая глаз.
Словно откликаясь на ее слова, за окном завел свою песню жаворонок.
Ричард решил, что лучше говорить начистоту. По крайней мере настолько, насколько может говорить начистоту человек, скрывающийся под чужим именем.
– Днем вы избегаете меня.
– Это полная чушь! – Дженевив не смотрела на него, а пальцы ее еще усерднее теребили уши собаки.
– Я въехал три дня назад, а мы едва обменялись парой слов.
– Но ведь вы здесь не ради моего общества. Вас привел интерес к науке. Вы же именно так сказали? – В ее голосе отчетливо сквозил сарказм.
Сириус с блаженным рычанием вытянулся у ее ног.
– Но ваше общество украсило бы мои дни.
Дженевив хмыкнула и прикусила губу. Ричард поймал себя на том, что не может отвести взгляд от ее рта.
Он вошел в кабинет и осторожно закрыл за собой дверь. Все полки и шкафы были заняты книгами и папками с бумагами, какие-то тетради лежали на бюро, записи на разного размера обрывках бумаги разбросаны повсюду. Это было странное зрелище, пожалуй, самая захламленная комната в доме. Оказавшись здесь впервые, Ричард не успел оценить обстановку, поскольку его вниманием целиком завладела женщина с пистолетом. Женщина и фамильная подвеска Хармзуортов.
Дженевив отложила перо.
– Я… должна помочь Доркас с завтраком.
Ричард не сдвинулся с места.
– Полагаю, Доркас еще спит.
– Но мы разбудим весь дом, если будем говорить так громко.
– Могу поспорить, здесь толстые стены, – усмехнулся Ричард и провел ладонью по стене.
Дом строился в семнадцатом веке, и строился на славу. Когда он запер Дженевив в кладовой, то почти не слышал ее угроз и протестов.
– Но нам… нельзя быть вдвоем в столь неурочное время! – Дженевив резко встала.
К несчастью, ее порывистое движение качнуло бюро и расплескало воду из стоявшего на нем стакана. Вода залила бумаги.
Ричард бросился к столу. Они принялись выхватывать тетради и записи из разливавшейся лужицы. Там, где вода касалась чернил, расплывались темные пятна.
В суете Дженевив налетела на Ричарда, когда бросилась спасать стопку писем. Его обдало тонким запахом осенних листьев и фиалок. Девушка отпрянула, лицо ее мгновенно стало пунцовым.
Он учтиво отступил назад и тотчас заметил, что из-под вороха бумаг тянется золотая цепочка. Итак, фамильная подвеска Хармзуортов перекочевала на стол и была погребена под записями. Подобная небрежность удивляла и возмущала.
Перехватив его взгляд, Дженевив сместилась чуть в сторону, стараясь отвлечь его внимание.
– Нам повезло, что воды пролилось совсем немного, – подвел итог Ричард, вытаскивая из кармана платок и проводя им по столешнице.
– Пострадали лишь мои записи, но я их легко восстановлю.
Она осторожно разложила исписанные листки на подоконнике, чтобы они быстрее просохли.
За окном светало. Ричард почувствовал, что упускает возможность растопить лед в сердце Дженевив. Еще минут десять – и проснется Доркас. Что же делать? Смутить ее внезапным прикосновением? Попытаться поцеловать?
От мысли о поцелуе Ричарда обдало жаром. Странно. Ему казалось, что лишь недоступность Дженевив влечет его. Сдайся она на его милость, ореол загадочности развеется, и он потеряет к ней интерес.
Так ли это?
Ричард вспомнил точеный профиль в неверном отблеске свечи, округлое плечо, открывшееся так невинно и соблазнительно. Чем бы ни была занята Дженевив, она казалась ему интересной. Испуганная, враждебная, задумчивая, она была удивительно настоящей. И это заставляло Ричарда чувствовать себя… Настоящим? Живым, обычным человеком, а не ублюдком, вынужденным следить за каждым своим словом и поступком.
