Все вроде. С Эльгой будем по телефону общаться (если денег положит:). Жаль, конечно, что Йена не увижу в новой рубашке возле елки да с подарками утром, но ладно: надеюсь, не последний Новый год встречаем. Этот вроде год Быка будет, по китайцам, – значит, мой год. Уж что-что, а то, что я его встретил не оригинально, никто сказать не сможет.
С Наступающим – всех!
Ага, вот оно, значит, как… менингит. Говорила же мне мама: «Не ходи без шапки – менингит подхватишь». Вот и «подхватил» – реализовал детскую страшилку. А ведь она меня много еще чем пугала…
И здесь было чего испугаться. Особенно запомнился свист – мощнейший, нарастающий до (бес) предела, переходящий в рев самолетных турбин. И методичные «удары» по затылку… Как кувалдой. Всю ночь.
Всегда гордился своей способностью выносить боль – раньше. «Всё-не-мо-гу-боль-ше», – к утру осталась только одна мысль.
Помню, как еду на автобусе в поликлинику. Услышав об одиннадцатиразовой рвоте, терапевт ведет меня к неврологу. Та вызывает «скорую». Ждем. Помощник врача – сестра, секретарь? – соседка по подъезду. Говорим с ней о чем-то. Вроде бы звучит слово «остеохондроз». Или это вчера было?.. Ведь я и вчера сюда приходил. Что-то я путаюсь… Трудно сидеть. «Скорая» вроде подъезжает. Перестаю сдерживаться. Отпускаю себя. Теряю сознание…
Про кому интересные истории рассказывают: со светом в конце тоннеля, ангелами и пр. – я лично ничего такого не помню.
То есть «в начале» – не было вообще ничего. А потом вдруг раз – и очнулся, как проснулся, – в полутемной маленькой комнате (реанимационной палате). «Ух-ты! Жив… вроде». Чувствую… малую нужду. Встаю в туалет, делаю шаг к двери – и валюсь на пол вместе с капельницами, столиком, проводами какими-то.
Влетает врач: «Ты что творишь?!..» И правда, что это я: зачем куда-то идти, если у тебя в член воткнута резиновая трубка, другим концом уходящая в пластиковую литровую (или 0,5?) бутылку.
Палата интенсивной терапии мне понравилась: все было новым, чистым, белым, пустым. Новым был и мой способ общения с людьми: мне писали записки – я отвечал устно.
Но и я тоже писал: родным. И себе. Записи в больнице я начал делать почти сразу. Вот одна из первых:
НЕУЖЕЛИ И ЭТОГО ОКАЖЕТСЯ МАЛО, ЧТОБЫ ВЫБИТЬ МЕНЯ С НАЕЗЖЕННОЙ КОЛЕИ? ВЕДЬ ВСЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ОДНОГО: ВОТ ОН – БЕСПЛАТНЫЙ РЕТРИТ, САМОЙ ЖИЗНЬЮ УСТРОЕННЫЙ, – ПОДАРОК СУДЬБЫ…
Интересно, почему они «Анонимные», если все начинают свою речь примерно так: «Я Роман, алкоголик. Приветствую всех присутствующих, – аплодисменты, ободряющие улыбки. – Я здесь сегодня первый раз, поэтому, наверное, просто послушаю».
И я слушал… Чувствуя себя при этом наивным пионером, которого зачем-то пустили на закрытое партсобрание. Со своим пятилетним опытом запойного пьянства, не состоя на учете в наркодиспансере, ни разу не полежав в психушке, даже не проведя ни одной ночи в элементарном медвытрезвителе, – я мало чем мог удивить, разжалобить или научить этих людей.
Вдохновленный встречей, я легко вышел из того запоя и остался со странной уверенностью, что, единственный раз придя, сказав вслух и услышав других, я сделал все, что нужно – необходимый и достаточный минимум – для того, чтобы справиться с этой проблемой.
И если бы врачи ЦРБ знали о моем посещении АА, а также о 35-летнем юбилее, который я неплохо отметил, точнее начал отмечать, за неделю до попадания в больницу, думаю, они не так бы удивлялись необычно тяжелому протеканию болезни и «неожиданно» возникшим осложнениям.
