Полноторие - страница 2

– Бабушка, модель, дедушка, скульптор. Известный мастер. Иллюстрации с его работами. Дому тысяча лет.

– Тысяча? – потрясённо переспрашивает Ника.

– Mille, – торжественно подтверждает Валентино.

Из мастерской есть свой выход на улицу. И это те амбарные ворота, которые они видели, когда подошли к дому. Между створками ворот легко можно просунуть палец, чтобы, например, пригрозить соседскому мальчишке, решившему разглядеть мастерскую в щёлочку. Никаких мальчишек, да и вообще никаких людей на улице нет. Но щели есть, и сквозь них прохладный ночной апрельский воздух свободно проникает в мастерскую и так же свободно выходит из неё обратно, прихватив с собой то тепло, которое вообще-то могло бы и остаться, и никуда не уходить их этого просторного помещения.

Валентино, окончив рассказ о своих предках, ведёт их вглубь мастерской, где они видят справа пять ступенек, ведущих в дальний конец помещения. Слева же тоже есть ступеньки, ведущие куда-то вниз, в подполье. Сколько этих ступенек, им не видно, поскольку ступени тонут в темноте грота. Поднявшись по ступенькам справа, компания оказывается под низкими сводами, образованными старыми, почти чёрными деревянными балками, держащими потолок.

Лора пытается сориентироваться в пространстве: «Это получается, над нами кухня с пауками? Или уже первая спальня?» Ей не по себе.

Они стоят под этими черными балками и любуются на гигантскую кровать, накрытую какими-то одеялами и покрывалами так, что кажется, что там уже кто-то лежит. Под потолком маленькое окошко. По идее оно должно смотреть на внутренний дворик, но заглянуть в него и проверить эту версию не представляется возможным.

Трое друзей растерянно смотрят друг на друга. Всем хочется выйти отсюда и поселиться в маленькой спальне на верхнем этаже, но понятно, что эту огромную кровать в мастерской придётся занять супружеской паре, поскольку оставлять здесь одинокую Нику наверняка запрещено какой-нибудь конвенцией по правам человека.

Они ошарашенно возвращаются на крыльцо, вслед на невозмутимым Валентино. Он ещё раз интересуется, где же их машина.

Лора, наплевав на правила грамматики, сообщает:

– Меркато!

Что в её памяти отпечаталось как «рынок».

Валентино, понимающе кивая, садится в старый потрёпанный универсал, стоящий у входа, и машет Алексу рукой, приглашая присоединиться.

Алекс умоляюще смотрит на Лору, поскольку оставаться один на один и как-то коммуницировать с этим чудным Валентино выше его возможностей. Лора покорно идёт к машине, но Ника, сиротливо стоящая на крыльце, пугается:

– Ты же не оставишь меня одну тут? Мне страшно!

– Ну, поехали с нами.

– Тогда чемоданы не влезут!

– Да мы быстро, держись.

В зеркале заднего вида тоненькая фигурка Ники так и стоит на крыльце, не решаясь войти в дом.

Валентино, лихо закладывая то влево, то вправо, чуть шаркая потёртым бампером об углы домов на поворотах, вывозит их в мир огней и людей. Огней, кстати, стало ещё меньше, а примеченный ими ресторан уже был закрыт.

После того, как все чемоданы были перегружены, доставлены и размещены в новообретённом жилье, Ника, настрадавшаяся и замёрзшая, пытается выяснить у Валентино, где можно поужинать. На что он с искренним сочувствием при помощи жестов и мимики объяснил, что всё уже закрыто, теперь только утром. Привыкшие к круглосуточному доступу к еде москвичи были изрядно подавлены печальной новостью. Валентино, любезность которого была, видимо, безграничной, пригласил их в гости.