Рядом на песчаном берегу ползала странная черепашка, подаренная Севе кем-то в день рождения и названная Матильдой Мексикановной. Матильда знала очень многое и ползала по круговой орбите, ибо всё во Вселенной движется по кругу либо по спирали… Но она ползала по кругу не по своей прихоти, а потому, что Сева воткнул в песок прутик и к нему привязал поводок Матильды.
Точно так же Сева ощущал на себе аркан жизненного пути, который закручивается всё больше и больше. И вроде бы взрослый он уже, возможностей стало больше, а спираль всё сужается, круги на воде сходятся, млечный путь засучил свои рукава, а Матильда всё это видит и про себя напевает незатейливую песню:
Забирай меня скорей, уходи да побыстрей,
Не беси, прошу, меня! Восемнадцать же тебе.
Забирай себя меня. Ухожу я, кто быстрей?
Поцелуй меня в песок, я твой потайной глазок.
Ты сегодня взрослее станешь,
На учёбу гандон натянешь,
Соберёшь все свои манатки,
Ну и про меня не забывай, ведь я твоя…
Знаю, ты меня не забудешь
И сегодня опять накуришь.
Ну, и сам можешь ты надуться,
Только не забудь, что день рожденья у тебя!
Отвяжи меня скорей, дай уйду да побыстрей!
Не беси, прошу, меня! Восемнадцать же тебе.
Голова твоя – моя. Всё, пойду, наверно, я?!
Всё ушла, а ты сидишь, словно покурил гашиш…
А когда залипать устанешь,
Эту песню ты загорланишь,
Веселиться твоё сознанье
Будет с ночи до утра, пам-парам-парам-пара!
Все ушли, я с тобой осталась,
Не смогла убежать, верёвка не развязалась,
Ведь сегодня ты стал взрослее,
Узел крепко завязал, лучше б дуть ты завязал…
Забирай, отвяжись…
Пам-парам, живопись…
Отвяжись, забери…
На себя посмотри…
Хитом, конечно, этой песне не суждено было стать, но Сева её услышал и даже маленько пустил слезу.
– Сука ты, Матильда! Ведь умеешь, когда выхода нет и скручивает?!
«Поживи с моё, посмотрим, что сам запоёшь, Севанька…» – подумала в ответ уставшая черепашка, но Сева её понял.
Овал солнца утонул в грязной глади озера, а небо осыпало себя белыми искрящимися точками, которые люди называли звёздами. Сева-то знал, что это такое на самом деле. Он ещё долго сидел на берегу, смотрел внутрь себя, слушал мир снаружи и чувствовал, что взрослая жизнь подкралась и неумолимо стоит… Рядом ползала Матильда Мексикановна.
– Да расслабься ты! Что скукожился? Боишься меня, что ли? Или гвоздь из стула торчит?
– Не-е-е. Ни паюсь. У тибя тома красивие вещ. Картин. Статуйка. Китар. Люстор таже ест. Меня не привик к такой вещме, – сидящий на стуле парень-таджик, обводил взглядом предметы вокруг, не двигая головой.
– Так, говоришь, из Фигася приехал? – Сева суетливо бегал около подоконника, поливая странные кусты, искоса бросая взгляд на азиата, который сидел уже пять минут в странной, по мнению Севы, позе.
– Та-а. Ис Фикася приехаль. Та-а! – кепи, на два размера больше, чем голова, часто съезжала на глаза, и парень смущенно, неуклюже поправлял её рукой, не отводя глаз от заметной только ему одному точки в подпространстве пространства комнаты Севы.
– Что там нового, в деревушке той? Я уже четыре года не был там. Пикассина случайно не знаешь? Не уехал он ещё? – управившись с поливом растений, Сева начал крутить самокрутки, насыпая из кисета в папиросную бумагу фиолетовый табак.
– Не-е-е. Пикасяна не знай. Новая завот напастроиле. И многие фирмеле. Бизнесу телать будут, – кепка в очередной раз съехала на глаза, парень снял её с головы, маленько помял и снова надел. Из кармана рубахи выглядывала пластмассовая расческа и обложка паспорта.
