Затем носитель Мрака проследовал в донжон. Уже оттуда стали доноситься душераздирающие вопли ни в чём не повинных людей, однако же столь нужных для роста Богу Тьмы. Долетали они аж до Кутро, вызывая у оставшихся драугров обильное слюноотделение и возбуждение. Со временем паника сошла на нет. В живых викинг никого не оставил. И это расценивал скорее как акт милосердия, о чём шептал между делом ему Имир. Никто не сумел остановить его силой стали: чересчур слабы потуги оказались.
По ходу своей расправы над враждебными ларданцами норманн видел и то, как они жили. Ничего примечательного: сплошь безысходность, нищета и борьба с положением в обществе. Ничего полезного: никто ничего не знал о вопросах, беспокоивших Лётольва.
Тем не менее, одно из воспоминаний Лучиано привлекло внимание Лётольва. Он поездил немало по Полуострову. Заезжал и в Кродо.
Некий мальчонка, живший в отдаленном домохозяйстве с семейкой, на него нисколько не похожей. Плешивый заглядывался на него, приезжая к приятелю и тихонько услаждаясь. Грустный ангел, но такой красивый, такой невинный.
Форменная мерзость, но важно было не это.
Он отчётливо выбивался из общей картины, слабо походя на остальных. Больше всего он напоминал норманна или лура – по крайней мере, красками. Имир, тонко чувствуя смятение спутника на сей счёт, предпочёл нарочно умолчать. Ему было важнее, чтоб норманн с намеченного пути не сходил. Пока что.
С верхнего уровня донжона вниз шёл уже не человек, но ещё и не Бог. Нечто среднее. Чудовище, окутанное чёрными щупальцами и биомассой, пробившейся прямиком из Серости. Пасть издавала щёлканье, зубы судорожно рыскали в поисках новой жертвы и дрожали, не находя её. Божественные глаза, подаренные Тьмой, горели, служа единственным источником света и возвещая: близится смерть.
Когда монстр вышел на свет восходящего солнца, с виду выглядел точь-в-точь как Лётольв Иварсон.
Норманн в кои-то веки чувствовал силу, обещанную Глазами Мрака. По крайней мере, долю таковой. Однако уже страстно желал её применить. Чисто из любопытства. Потому-то он нисколько не жалел людей, выставивших его зверем, за что те поплатились очень скорым, прискорбным убеждением.
Совесть норманна молчала. Он стал ближе к бытию Бога. Имир же был тому только рад.
«Славная выдалась трапеза… Ты делаешь успехи, спутник».
Лётольв с наслаждением вдохнул сырой утренний воздух и направился к стойлу, где его дожидалась немного напуганная шумом лошадь. От наездника веяло гнетущей энергетикой, но животное не могло понять, что это.
Недоступно это было и самым прозорливым магам, если тем неведома разница.
Викинг выехал из ворот форта и направился по тракту в приорат Лавьета…
Долго же он брёл по лесу!.. Очнулся засветло, как будто бы предчувствуя: когда солнце выглянет из-за горизонта, начнет быстро печь и сушить всё вокруг. И тогда лично он станет неотличим от жухлого кленового листа осенью.
Поднялся еле-еле, поковылял, куда глаза глядят.
Его мучила жажда, стенал голод, но чувства приглушил здравый смысл. Надо идти несмотря ни на что. Иначе – смерть.
Благо, спасительная тень быстро приняла его под своё крылышко.
Особого смысла выглядывать в предрассветном хвойном мраке воду и пищу не имело. Это надо смотреть – и, что более затратно по энергии, думать.
Сил даже элементарно построить ловушку для зайца недоставало. Питал надежду, что просто покинет непонятное зеленое пятно на карте и выйдет к деревне. Уж там-то найдется все необходимое. Как же!
