Что вершит судьбу человечества в этом мире? Кто или что угодно, только не они сами. Люди не приближали Седьмую Луну. Не могли знать, чем это обернется. Это была закономерность, которая поставила их в новые условия. Им только и оставалось, что найти своё место в Поломанном Аштуме…
– С приходом Чёрной Смерти какая-то часть этих несчастных полегла сразу. За своё инакомыслие. Другие же – встали под знамёна кровожадной рати, дабы продолжить вершить правосудие. Тем более, что хаос, накрывший Город, развязал грешникам руки и дал им разгуляться вволю. Перед часом расплаты…
«Милостивые Противоположности… – сокрушался про себя отец Энрико, округлив глаза по пять сольдо. – Этот безумец… Он что, пытается оправдать мор? Так, что ли?..»
– Я очень щепетилен в выборе приближённых, но даже мне свойственно ошибаться ввиду сердоболия. Большинство тех, кто остался в крепости с началом эпидемии, действительно не познало чумную печать Света и Тьмы. Те же немногие, кто таил зло до поры до времени, пали замертво под гнётом болезни. Мы избавились от них.
И теперь наш Илоев Ковчег чист, в нём нет ни одной души, придерживающей греховный помысел до удобного случая. Судный День для Саргуз уже настал, и если так, мы спокойно переживём его здесь. А после – восстановим Город, как только он окончательно очистится от скверных умов. На пока меня больше волнует Провинция. К этому вернёмся позже…
«Скверных умов? Это какая-то шутка, да?» – бесновался Малатеста, не подавая виду. И тем не менее, он всё больше убеждался: Свет и Тьма лишили своего помазанника здравого смысла, и тот выжил из ума безнадёжно. Ненадёжный союзник, пропащий лидер.
Освальдо Барбин рассмеялся недобро, пряча глаза, и, как если бы зрел прямо в душу мутанта, пояснил:
– Вы только вдумайтесь, отец Энрико: только четверым воинам Церкви Противоположности позволили добраться до моего Ковчега последними! Благо, “Медуза” прибыли первыми. Как раз вовремя. До Вас к нашим вратам приходили и другие, но…
Герцог поджал губы и всплеснул руками, как бы извиняясь. Фальшь. Плевать на уважение. Альбиносы – точно такие же подданные его. Овцы гениального пастыря.
Говорить прямо о чужой смерти Барбин что тогда, что сейчас не решался, как если бы так накликал на себя гнев Противоположностей.
– Да, Ваше Благородие. Я всё видел… – предельно холодно пролепетал Верховный Персекутор, стараясь абстрагироваться от факта, что кости под стенами Вальперги принадлежали лучшим из людей.
Его Корпусу. Его братьям по вере и оружию. Его друзьям.
– Я надеялся, среди вас будет больше достойных гармонистов. Мне жаль, – беспечно говорил старик, бесстрастно глядя в глаза альбиносу. – Чумная орда всё расставила по местам.
Зеркальный Рыцарь позволил себе хмыкнуть. Герцог и ухом не повёл: телохранителю было позволено многое. Тот мог выразиться под час яснее, желчнее и искромётнее, чем придворный шут. Но предпочитал молчать. Ибо молчание – золото.
Едва осознав, куда вляпался, Малатеста тут же смекнул, что именно хочет от него услышать умалишённый фанатик-феодал.
Выпустив со свистом воздух через ноздри, первый среди персекуторов склонил голову к груди и заговорил в попытке оправдать Корпус:
– Так и есть. Но все они, так или иначе, полегли при исполнении. Так решили Противоположности. О тех, кто был с братом Армандо, судить я не берусь…
«Негде в Саргузах искать спасения. В низинах – моровая напасть, в горах – авторитет старика, потерявшего последний свет разума. Отсюда некуда бежать…»
