– Ваня?! – наконец трубно выдохнула она.
Рынок смолк, даже мухи прониклись.
Мадам в тюрбане обернулась и, ведомая каким-то чутьем, отступила на шаг. Я тоже ушла с линии огня. Дядя Вано остался один на один с потрясенной супругой.
– Брунечка? – голос его дал петуха, а сам потомок орлов съежился до цыпленка-переростка. – Ты что тут делаешь?
Она уперла руки в бока.
– Краще скажи, звидкы в тебе вышня?!
"Откуда у тебя вишня"? Вопрос на миллион.
– Из нашего сада, – понурился он. – С птицами договорился, они и оборвали, пока мы… ну, мылись.
Я хмыкнула. Все-таки угадала! Кто мог знать, что хозяева надолго заперлись в бане? Они сами. На кого не лаял пес? На них же. Логично?
Все упиралось только в техническую сторону вопроса. Не мог же дядя Вано мыть спину тете Бруне и одновременно рвать вишни! А вот если позвать на помощь каких-нибудь синичек…
Дядя Вано взмолился:
– Брунечка, квитка моя, ты не сердись. Я ж все только ради тебя! Мне зарплату задерживают, а ты так хотела те сапоги…
И шмыгнул длинным носом.
Тетя Бруня застыла с разинутым ртом.
– Хочеш сказаты, ты зарады цього?..
Он только потерянно кивнул, пряча взгляд и комкая в руках мятую кепку. Волосы прилипли ко лбу, плечи опущены, вид как у нашкодившего пса.
– От же ж дурень старый! – всплеснула руками тетя Бруня. – Я через тебе ледь с сусидамы не посварылась!
И впрямь, от ссоры с соседями она была на волоске.
– Брунечка, я же любя!
Она часто-часто заморгала.
– И за що я тебе люблю, дурня отакого?
– Брунечка! – он кинулся к ней.
– Ванечка! – она прижала мужа к широкой груди.
Дело о краже вишен можно отправлять в архив.
1Брунька – укр. "бутон", "почка". Игра слов.
Как говаривал Семеныч из дежурки: "Так выпьем же за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями!"
Я с тоской посмотрела на расписную тарелку, в которой высилась ополовиненная горка вареников, и отставила недоеденную вкуснятину на подоконник. Как бы после такого отпуска форму расшивать не пришлось!
Настроение было безоблачным, как небо над городом. В беседке тихо ворковали обнявшиеся дядя Вано с тетей Бруней, ветер доносил издалека звуки вальса, море напевало колыбельную. Я свернулась клубочком под одеялом и закрыла глаза…
Всю ночь мне снилась белая пена цветущих вишен и кружевные барашки волн.
Проснулась я на рассвете, сладко потянулась и выбралась из постели. Деревянный щелястый пол холодил ступни. В окно заглядывало солнце. На веревке трепетало белье. На подоконнике дожидалась тарелка холодных вареников, щедро присыпанных сахаром. Я цапнула один, сунула в рот. Сладкий сок потек по пальцам. М-м-м!
Тихий стук в дверь чуть не заставил меня подавиться. Торопливо – а это почти кощунство! – дожевав вареник, я откашлялась и крикнула:
– Входите!
Хотелось облизать липкие пальцы, но я постеснялась.
На пороге показалась моя домохозяйка в неизменных бигуди и цветастом халате.
– Выбач, дивонько, – извинилась она, комкая белоснежный передник. – Доброго ранку!
– Доброе утро, – согласилась я настороженно.
Если оно, конечно, доброе. В чем лично я сомневаюсь. Еще ведь даже восьми нет! Что опять стряслось?
– Та я на хвылыночку, – заторопилась тетя Бруня. – Хочешь з намы сьогодни повечеряты?
Я напряглась еще больше. "Повечеряты"? С чего бы она так торопилась пригласить меня на семейный ужин?
– Спасибо, с удовольствием. А что случилось?
Гномка замялась.
– Тут таке дило… Сыночок до нас сьогодни прийде. З невисткою… майбутньою.
