– Подождите, чаю выпьем. Я схожу чайник поставлю. – Он взял чайник.
Верка снова засмеялась:
– Вылупится сейчас на вас вся кухня – держитесь… Эх вы, без вины виноватый…
Сажин вышел в коридор и решительно направился в кухню.
Коммунальная кухня! Одно из самых дьявольских изобретений человечества! Двенадцать примусов и керосинок. Двенадцать пар глаз. Двенадцать характеров. Двенадцать самолюбий и двенадцать желаний уязвить ближнего. Все это сжато здесь в небольшом помещении, не принадлежащем никому и принадлежащем всем.
И вот – коммунальная кухня встретила Сажина. Здесь – утром – были только женщины. И ни одна из них не произнесла ни слова, когда Сажин наполнял под краном чайник и ставил его на примус. В ответ на «доброе утро» – поджатые губы и общее молчание.
Сажин стал так накачивать керосин, что, когда вспыхнуло пламя, оно чуть не разорвало примус на куски.
– Да, дела творятся, – сказала Лизавета, Веркина мать, ни к кому не обращаясь, – погодка нынче хорошая, а дела-то дерьмо.
– Мой, представляете, заявился от своей шлюхи, от Кларки, только под утро, – вздохнула жена новоявленного нэпмана Юрченко.
– Это еще ничего, – ответила Лизавета, – другие так и вовсе домой не вертаются…
Сажин снял с полочки стакан, чашку и немного треснувший чайник – свое личное имущество – и заварил чай.
– Читала я на днях в ихней газете, – сказала еще одна соседка, – про моральные качества у коммунистов. Оказывается, они все исключительно порядочные и показывают другим пример, каким человек должен быть…
– Подумайте, как интересно, – ответила Лизавета.
Сажин погасил примус, и он зашипел с такой свирепостью, как если бы это зашипел сам Сажин. Взяв чайник, он вышел из кухни и так хлопнул дверью, что стекла из нее чуть не вылетели.
– Он еще хлопает! Он еще хлопает! – возмутилась Лизавета.
К себе в комнату Сажин вернулся мрачным.
– Ну и что, – смеялась Верка, прихорашиваясь перед оконным стеклом, – приласкали вас наши бабочки?
– Садитесь чай пить, – угрюмо сказал Сажин.
– Небогато живете, – посмотрела Верка на хлеб и брынзу.
– Вот что, Вера, – Сажин говорил, не глядя на нее, насупившись, – получилось, конечно, глупо…
– Да уж куда глупее, – снова засмеялась Верка.
– Я вас скомпрометировал… создалась ситуация, крайне для вас неприятная…
– А мне что? – пожала Верка плечами.
– …Это противоречит моим принципам. И, если хотите знать, это еще не все. Я вообще хочу помочь вам вырваться из этой среды.
– А чего я должна делать?
– Я предлагаю вам выйти за меня замуж. То есть фиктивный брак, конечно…
– Да на хрена мне взамуж идти? А что это такое фик-тифный?
– Фиктивный брак – это значит не настоящий. То есть зарегистрируемся мы по-пастоящему, но это не накладывает ни на вас, ни на меня никаких обязательств.
Заметив, что Верка морщит лоб и безуспешно старается уловить смысл того, что он говорит, Сажин добавил:
– Ну, это значит, что вы будете жить как жили и я буду жить как жил…
Но Верка все еще морщила лоб.
– Ну, в общем, мы с вами спать не будем и только по бумажке будем считаться мужем и женой.
– А меня за это в милицию не заберут?
– Наоборот. Будете считаться законной женой. Ну как – согласны?
– Если вы хочете – пожалуйста, – Верка пожала плечами.
Перед столом регистрации браков, рождений и смерти стояли Сажин и Верка, ожидая, пока заполнят их брачное свидетельство. Верка незаметно закидывала в рот семечки и сплевывала лузгу. Сажин, покосившись на нее, подтолкнул локтем и тихо сказал:
