Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима - страница 15

«Пулавяне» же (названные по имени Пулавской улицы в Варшаве, где многие из них проживали), как полагают историки, выступали за ограниченную демократизацию политической системы (в частности, за реальную выборность партийных руководителей), экономические реформы в югославском стиле и либерализацию культурной и научной жизни. Видными «пулавянами» считаются: Р. Замбровский, Л. Касман (многолетний главный редактор официального органа ЦК ПОРП газеты «Трибуна люду»), С. Сташевский, А. Альстер (заместитель председателя Комитета общественной безопасности), Ц. Будзыньская (директор Центральной школы ПОРП), Р. Гранас (директор партийной школы при ЦК ПОРП), Е. Моравский (заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК), А. Верблян (преемник Моравского в Отделе пропаганды и агитации), Е. Альбрехт (председатель президиума варшавского горсовета), В. Матвин (бывший первый секретарь варшавского комитета ПОРП, дважды – главный редактор «Трибуны люду»), Х. Козловская (заместитель заведующего Организационным отделом ЦК), Ю. Коле (заместитель министра финансов), Х. Яворская (председатель Главного правления Союза польской молодежи), Я. Зажицкий (председатель Центрального управления профессионального образования, затем – заместитель министра обороны), А. Старевич (секретарь Центрального совета профсоюзов)[75].

Приведенный перечень показывает, что новый раскол произошел уже не по политическому, а скорее по национальному признаку. Среди «натолинцев» не было ни одного еврея, зато среди «пулавян» их было немало. Вместе с тем потеряло свою актуальность разделение на «московских» и «немосковских» поляков. Представители и той, и другой группы находились в обеих «фракциях». Например, «натолинцы» Виташевский и Завадский во время войны находились в СССР, а их товарищи по группировке Мияль, Хэлховский и Юзьвяк – в Польше. «Пулавяне» Альбрехт и Моравский были участниками антифашистского подполья, а Замбровский и Матвин входили в состав армии Берлинга, сформированной на территории СССР. Но оба течения отказывали в доверии Берману, Минцу и Радкевичу, которые таким образом оказались лишены поддержки в партии и вскоре были выведены из властных структур.

«Пулавянам» принадлежит заслуга развертывания критики сталинизма в Польше. Правда, произошло это уже после знаменитого доклада Хрущёва на XX съезде КПСС. О том, какое влияние на умы польских коммунистов имело выступление Хрущёва, говорит заявление Ю. Стрыйковского, который указывал, что до XX съезда он питал «слепое доверие» к партии, а свою идеологию основывал на работах Сталина; но поскольку партия, продолжал писатель, сама признала, что может совершать ошибки, стало быть, позволено ее критиковать[76]. Глава варшавского комитета ПОРП С. Сташевский, выступая в начале марта 1956 г. на закрытом совещании центрального партактива, назвал «бериевщину» закономерным следствием системы, созданной Сталиным, и выступил с предложением реабилитировать всех польских коммунистов, осужденных за политические преступления. А «Трибуна люду», руководимая В. Матвиным, 10 марта без ведома ЦК опубликовала редакционную статью под заголовком «О культе личности и его последствиях»[77]. Благодаря этому Польша, наряду с СССР, оказалась единственной страной советского блока, где «Тайный доклад» Хрущёва стал достоянием гласности.

При этом не следует переоценивать реформаторский запал «пулавян». Они были категорически против снятия с группы Гомулки ярлыка правонационалистических уклонистов, следуя в этом курсом Берута. Еще весной 1956 г., когда в стране поднималась общественная волна за возвращение бывшего генерального секретаря на пост главы партии, такие люди, как С. Сташевский и Е. Моравский, продолжали твердить, что «гомулковщина» означает отказ от социализма. Впрочем, подобной точки зрения придерживалась и часть «натолинцев» (например, А. Завадский, Ф. Юзьвяк), а также новый первый секретарь ЦК ПОРП Эдвард Охаб. Ничего не имея против восстановления отставного лидера в партии, они воспринимали это лишь как акт его очищения от обвинений в антигосударственном заговоре, но не как признание правильности его политической линии. Охаб вспоминал: «Я говорил в Политбюро: надо с горечью заявить, что мы совершили тяжкую ошибку, обвиняя Гомулку в антикоммунистическом заговоре… После XX съезда КПСС для меня стало совершенно ясно, кто организовал этот “международный заговор”. Я по-прежнему сохранял свою позицию по отношению к так называемому правонационалистическому уклону, но говорил: это дело уже в прошлом, а теперь, сталкиваясь с другими проблемами, мы не должны ущемлять Гомулку и мешать ему вернуться в партию»