Коваленко всегда был очень упрям.
На первых каникулах они увиделись, но «все уже было не то». У него уже тогда появилась Ангелина. Одногруппница. Профессорская дочка. Поженились они на втором курсе. Кажется, в ту эпоху так было принято. Но свою последующую крамольную любвеобильность Коваленко объяснял именно этим:
– Я не догулял. До жены у меня была всего одна женщина. А потом только Ангелина, и так десять лет. И я начал бояться: а что, если я только с ней могу? А как же другие, красивые, разные?
Дальнейшая жизненная канва – дипломы, рождение детей, аспирантура, защита, преподавание. Какие-то перемещения в пространстве, выкраивание жилплощади, обмены… Коваленко написал и докторскую, но защитить ее не удалось. Об этом рассказал, морщась. Даже вспоминать ему это было тягостно.
– Я полдетства провел в больницах. Меня мучили желудочные кровотечения. От отца досталось. Он с отрядом в сорок пятом попал в окружение. И две недели они жрали одну клюкву. Так у него желудок и угробился. А у меня первый раз в шесть лет произошло. Представь себе, совсем пацан, а лежу в больнице и ничего есть не могу. А потом как нервы – так приступ, больница. Перед докторской вообще чуть не помер. Жена спасла, вовремя «скорую» вызвала… Сделали резекцию желудка. Врач сказал, чтобы плюнул я на докторскую, если жить хочу.
И Коваленко плюнул.
А потом девяностые годы – и совсем другая песня. Доцентской зарплаты стало не хватать, и Коваленко пошел в бизнес. Открывал какие-то банки с Яшкой Богдановым, наживал миллионы, прогорал, сталкивался с бандитами… Тогда же в его жизнь хлынул просто невероятный поток красавиц, которых теперь он не мог перечислить и назвать по именам. И тогда же Коваленко попал к писателям, зайдя к Ярославцеву по чьему-то совету. И хотя дебют был комически поздним, Коваленко быстро влился в среду и крепко полюбился нашим писателям. Особенно, конечно, поэтессам…
Этот момент он называет вторым переломным в своей жизни. Тогда-то и сформировался «современный» Коваленко, которого я повстречала. Первого Коваленку, советского, я воображала с трудом. Тем более что он не показывал мне семейные альбомы, а в те редкие детские фотографии, которые мне довелось увидеть, было сложно поверить. Что это он – тонкий задумчивый юноша с темными волосами.
Советский Коваленко, наверное, носил пиджаки и галстуки. К своим студенткам приставать не догадывался. Кормил семью, строил дачу, воспитывал детей и, если бы не увлечение женским полом, которое шло по нарастающей, был бы образцовым гражданином и примерным семьянином.
Я прижалась к коваленковскому плечу. Слушала размеренный стук сердца. Голова моя чуть приподнималась на его вдохе и опускалась на выдохе. Я просунула руку под его футболку и водила пальцем по шраму, тянущемуся от грудины в низ живота.
И мы долго молчали. Из форточки чуть веял ветерок. За окошком стрекотали августовские кузнечики. В камине алели угольки.
– Знаешь, чем мы сейчас занимались? – тихо спросил Коваленко.
Я кивнула.
29:66
Саша, которая любит Балабанова
Кстати, и не все мои друзья алкоголики. И даже не все с нетрадиционной ориентацией. Есть люди вполне традиционные и ничем не злоупотребляющие. Нормальные то есть.
Саша Сказкина ждет меня в «Депо». Это такая кафешка-трамвай. Компостеры там по стенам, поручни, на полу рельсы проложены и даже крышка от канализационного люка вмонтирована. Для антуражу. Саша любит туда ходить, потому что без ума от трамваев. Почему от трамваев? Потому что трамваи постоянно мелькают в фильмах Балабанова, а Саша…
