Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву - страница 36

«Министерская система» объективно была призвана к тому, чтобы вести деятельность хотя и нецеленаправленную, но логически вытекающую из ее задач – противоречащую социально-привлекательным интересам общества, в особенности того региона, в пределах которого действовали предприятия союзного значения. Чем крупнее предприятие, чем важнее его продукция с точки зрения общегосударственных интересов, тем больший конкретный ущерб его деятельность приносила региону, тем меньше оно учитывало интересы «территорий». Отсюда – мой термин: «иллюзия обладания экономической властью». Каждое предприятие имело свой пятилетний и годовой план – заказ, объемы капиталовложений, лимиты по материально-техническому снабжению, параметры роста и т. д. И все это утверждалось в центре, в частности в Госплане СССР, по представлению союзного министерства – какой обком или горком КПСС реально мог влиять на его политику?

При таком подходе в руках местных властей, и прежде всего партийных, а также Советов реальным был лишь один-единственный рычаг, с помощью которого они решали местные социальные проблемы. Рычаг этот приобрел буквально универсальное значение – это привлечение новых государственных капиталовложений в регион. Только новое строительство так или иначе давало надежду на увеличение занятости, развитие инфраструктуры и т. д. Поэтому, не имея возможности непосредственно воздействовать на экономику области, края, автономии, каждый вновь избранный партсекретарь быстро собирал свой чемодан и летел в Москву – бить челом могущественным союзным министерствам, кланяться чиновникам «своего» министерства, Госплана и Минфина, заручаться поддержкой ЦК КПСС – затем опять бегом – в министерство, оттуда (бегом) – уговаривать влиятельных чинов в правительстве – «поддержать» строительство нового объекта на «его» территории.

Так и появлялось на бескрайних просторах СССР огромное число новостроек, не обеспеченных ни рабочей силой (неоднократно писалось, что на каждую стройку приходилось в среднем не более 15–16 работников, а число самих строек «долгостоек» превышало в 80-е гг. 300 тыс. единиц), ни капиталовложениями, ни материально-техническим снабжением по соответствующим нормативам не обеспеченных. Их «выбивали» – и право же, трудно винить тех, кто их «выбивал». Из благих побуждений им приходилось соглашаться на любые новостройки: АЭС в непродуманном месте или какой-либо крайне вредный для населения и окружающей среды химический завод-гигант без очистных сооружений, бумажные комбинаты вблизи Байкала и т. д.

Таким было знаменитое «всесилие» партийных властей на местах. Еще хуже картина выглядела в сфере воздействия на экономические процессы в Центре. По моим наблюдениям, здесь своеобразная централизация достигла такой «стадии зрелости», когда не только влияние ЦК КПСС на отраслевые министерства оказывалось ничтожным, но даже правительство, его глава и многочисленные заместители союзного премьера нередко (не зная существа дела) поддерживали, защищали, отстаивали то, на чем настаивали отраслевые союзные министерства.

Впрочем, с начала перестройки и многочисленных реорганизаций и сами министерства стали утрачивать реальную власть. Под видом реорганизаций они распылялись (создавались «ассоциации», «концерны», «банки» и т. д.), стали формироваться государственно-монополистические корпоративные альянсы, в которых уже преобладали частные и групповые эгоистические интересы директоров корпораций. Стала происходить весьма специфическая приватизация в пользу союзной экономической бюрократии на базе преобразования мощных промышленных, машиностроительных, сырьевых, торговых и прочих союзных министерств. Партийно-государственное чиновничество плавно «перетекало» в комфортабельные кабинеты новых корпораций, подготавливая почву для олигархического ренессанса.