Дрожали палаты царские, гости под столы заползли, царь державой отгородился, один Иван-Царевич сиял пятаком чищенным. Знал, кто терему резному мчится, ему на гордость, другим на зависть. Вошла Царевна-Лягушка во дворец, запахло первоцветами, запели над ней птицы, сердца застучали неверно. Под руки взял её Иван, к отцу подвёл.
– Вот жена моя добрая!
Ахнул царь: чернобровая, коса длинная до пола вьётся, глаза – омуты манящие.
«Не бывать Ваньке царем! Отошлю прочь, а лягушку его подле себя оставлю!»
«Как смотрит, как смотрит, старый черт, словно забыл, что седьмой десяток разменял».
– Я белой лебедью, я сизой горлицей,
Полечу-поплыву над околицей,
Загляну в окна, в очи милые,
Прогоню из души грусть постылую.
Загляну в сердце красное, лживое
И желание коршуном вырву я.
Подплыла Лягушка к царю, обвила руками-змеями, поцеловала в сухие губы. Блеснул нож, кинулся Ваня на отца. Вспомнил царь молодые годы, заслонил грудью девицу, выхватил кинжал с пояса, бросился на сына. Улыбнулась царевна тайком. Увидели гости, как подбежал царь к танцующей Лягушке, к ногам её упал и дух испустил. Уронил Иван чашу, полилось вино со стола, потекло рекой по полу.
– Чего ты желаешь, супруг мой, – вопрошала Лягушка.
– Царь-батюшка пир устраивает, народ повеселить, хочет, чтобы и ты пришла. Да только как я тебя покажу. Приди на пир лягушкою, красавица ты лишь для меня, под крылом ночи.
«Он отнимет тебя у меня. И царство отнимет. И жизнь».
Царский венец горел на рыжих волосах Ивана, рука, сжимающая скипетр, дрожала. Всё знала Лягушка, не говорил Иван ни слова, смотрела Царевна в глубину его жара любовного, читала в стонах. Не подвела, добрая жена.
– Напою-расскажу я про девицу,
За которой тьма полозом стелется.
Как родной отец дочь проклял свою,
Захотел владеть её силою,
Захотел владеть красотой её,
Среди всех богатств выше всех ценил,
Захотел навеки в рабыни взять,
Выпить досуха, волшебство отнять.
Ночью скинула царица лягушачью кожу.
– Что же, царь мой, Иванушка, всё исполнено? – стояла Царица новая за мужниной спиной, в шитых золотом одеждах, в венце с изумрудами.
Иван-Царь жене руки целовал, со своих пальцев перстни снимал, на тонкие персты нанизывал.
– Не зря в народе говорят, добрая жена и при смерти мужа спасёт.
– Верно, – рассмеялась Лягушка, – Поцелуй же меня, дорогой супруг!
Слаще этого поцелуя не знал Иван, растеклась прохлада по губам, скользнула в рот, заполнила затхлой водой легкие. Вспомнил царь Иван болото, вспомнил как кричала жена старшего брата про женский силуэт, как слова повторяла «повезло, дурню», как смотрел царь-батюшка на Лягушку с узнаванием.
– А ты чего желаешь, Лягушка? – спросил он тогда, ещё несчастным Царевичем, на болоте невесту, развернув платок.
– Исполнить обещание матери, – проквакала Лягушка.
Ой, была у меня свет-любовь матушка,
Поделилась она со мной знанием,
«Все живое вокруг, даже камушки,
Все душой горит – ярким пламенем».
Ты люби, дочь моя, землю милую,
Ты люби, дочь моя, воду чистую,
Они делятся с нами силою,
Они делятся с нами мыслями».
Только злой колдун, отец мой родной,
Не терпел её силу добрую,
Да к тому же пленён был моей красой,
Что змеёю звал, им рожденною.
Он забрал у матушки знания,
Да отправил прочь, в земли соседские,
Но она взяла в приданное
Стрелы острые, стрелы меткие.
Стал отец меня золотом пленять,
Троном из кости, новым именем.
«Подзабудь, просил, ты старуху мать,
