Зверюшки… зверюшки…
Две девицы лет шестнадцати садятся в автобус. Одна говорит другой громко:
– Позвонит – хорошо. А нет – ну и х… с ним.
В метро. Еще далеко до центра, в вагоне немноголюдно. Почти все скамейки заняты. На станции входит дама средних лет, судя по одежде – небедная, шикарная прическа, макияж, уверенный взгляд. Садится напротив, опускает руку в карман пальто, вынимает футляр с очками. Из кармана выпадает и скатывается к ее ногам пятирублевая монета. Дама даже бровью не ведет. Невозмутимо раскрывает футляр, надевает очки, разворачивает журнал, «Космополитен», кажется. Я гляжу по сторонам. Монету заметила девушка слева. Остальные дремлют или делают вид, что не интересуются. Едем. Я поглядываю на монету. На следующей станции вливается толпа… Стоят в проходе, заслоняют противоположный ряд. И вдруг, дремавшая справа старушка, по виду из тех, что пихаются локтями в трамваях, срывается с места и, расталкивая чьи-то ноги, бросается к монете; тянется руками и выковыривает ее из-под ног дамы. Завладев монетой, она прыгает назад, – все почти в одно мгновение, – и замирает. Глаза прикрыты. Мол, стыд, ну и пусть. Еще несколько станций она не шелохнулась, вдруг подскочила: «Это Белорусская?» – Вертит головой. Прыг – и выскочила из вагона. Как блоха.
Я ловлю себя на мысли, что не люблю эту стильную даму. Не могу, не хочу любить. С ее снобизмом и надменной рожей. Я презираю ее, за то, что она презирает тех, кто не добился в своей жизни того, чего добилась она – возможности задирать нос и листать в метро «Космополитен»… Я не могу любить и эту несчастную старуху. Жалеть могу, но не любить. Могу презирать, но не могу любить. Не хочу… Я не люблю метро. Там люди толкают друг друга, там грязно и душно, там такой грохот, что под него засыпаешь, а сверху темнота, сотня метров темноты, камней и грунта… Подземный лабиринт, бетонный термитник, братская могила – вот что такое метро.
День города. Масса народу. На Тверском бульваре один из двух входов в общественный туалет закрыт.
Со стороны Малой Бронной – стайка девиц лет шестнадцати:
– А х… делать!
Снимают джинсы и писают под кустами.
Вчера я шел через сквер, и на узкой дорожке встретился с человеком лет пятидесяти, маленьким, седым, с лукавыми глазками, одетым просто, но чисто, в светлые брюки и хлопчатую рубашку. Человек этот завидел меня еще издали и остановился. Лишь только я приблизился так, что мог его слышать, как он заговорил болезненным голосом:
– Эх, с утра без бутылки и жить не хочется. А денег нет! Нету! – и руками развел – артист.
Я прошел мимо, бросив на ходу:
– Бывает.
Сегодня я опять встретил его. На том же самом месте. Словно, он прирос и простоял там сутки. И точно! Завидев меня, он хлопнул ладонями по ногам и произнес:
– Не идут ноги… Хоть ты что – не идут.
Проходя мимо него, я нащупал в кармане монету и сунул ему в ладонь.
Он был крайне изумлен. Поглядев на монету, перевел взгляд на меня и сказал озадаченно:
– Спасибо… А ведь я не просил…
– С утра ведь без бутылки и жить не хочется, – напомнил я. – А так, глядишь, понемногу и наберется.
Взгляд его потеплел.
– Это правда… Ну, дай бог тебе здоровья…
Больше я не встречал его.
Я знаю – это проверка. Никакого человека на самом деле не было. Это Бог или кто-то из его ангелов. Они испытывали меня.
Издание полного собрания сочинений Льва Толстого финансирует меценат из Японии. Он, японец, любит Льва Толстого и на каждый том высылает в Россию по пять тысяч долларов. Вышло пять книг.
