Не сумев заснуть, беру телефон и в мировой паутине ищу информацию о его семье. Много грязи в момент развода, выискивание любого дерьма, связанного с этой семьёй. Грязные заголовки статей: «Максим Орлов – крупный бизнесмен бросил семью ради русской проститутки», «Свадебный танец на инвалидном кресле», «Что останется сыну Максима Орлова, после развода», и так далее. Представляю, что там напишут после нашей свадьбы. Не поеду в страну гнилой прессы. Помучавшись ещё немного, проваливаюсь в бессмысленную муть.
Мне снится холодная, сырая серость, пробирающая до костей. Я в ней одна, мечусь напуганная до чёртиков. Сквозь туман проглядываю силуэт, кричу, бросаюсь к нему, как к спасительному маяку. Движения даются с трудом, ноги раздвигают кисель из сизых сгустков. Я падаю, ползу, зову Джейка. Вокруг глухая тишина, давящая на уши. Громкий выстрел, разрезает этот кошмар. Резкая боль в груди. Смотрю со стороны на расползающееся кровавое пятно, перекошенное непониманием лицо. Пытаюсь закричать, и только тишина из открытого рта, да кровь, стекающая струйкой.
Просыпаюсь, оглядываюсь по сторонам, и снова сырая серость с густым туманом, громкий выстрел и кровь, текущая из груди и рта, пропитавшая всё вокруг. Я падаю и просыпаюсь. Как день сурка по новому кругу.
Просыпаюсь утром разбитая и с больной головой. Ощупываю грудь трясущимися руками и облегчённо выдыхаю. Сон. Всего лишь сон.
17. Глава 17
Джейк
Утреннее похмелье – это жопа. А утреннее похмелье с частичной потерей памяти – жопа вдвойне. Остаётся надеяться, что поведение на пьяный бубен не выходило за рамки приличия, и краснеть придётся только за демарш на четвереньках. Растворив таблетку в стакане, выпиваю залпом, передёргиваясь всем телом. Ну и гадость. Бужу отца для моральной поддержки, растворив его гадкую таблетку и подсовывая шипучий стакан к лицу. Перегаром воняет, пиздец. Стыдно выйти и посмотреть на наших женщин.
Отец со стоном отрывает голову от подушки, дрожащей рукой хватает стакан и с громким бульканьем заливает в утробу.
- Чтобы я ещё раз так нажрался? – хрипит, вытирая губы. - Кранты нам с тобой, сынок. Даша в гневе… страшно, в общем. Она, когда орёт, волосы на всём теле дыбом встают, и тошнота к горлу подступает. А потом игнорит весь день и смотрит с укором. От этого всё ломить начинает.
- А если цветы, конфеты или безделушки из ювелирки? – пытаюсь как-то шевелить мозгами, чем вызываю ещё большую боль.
- Не прокатит, - качает головой, зарываясь пятернёй в волосы. – Принимает только физическим трудом. Была бы весна, отправились мы с тобой на дачу к свекрови землю пахать. Ладно. Чего отсиживаться? Пойдём в душ и на плаху.
Крадёмся в ванные комнаты, а у самих поджилки трясутся. С кухни раздаётся шум, и, судя по голосам, именно там происходит ведьминский шабаш. Так и хочется вместо душа на выход бежать и лопатами снег у подъезда чистить, пока ведьмы не подобреют.
Постояв минут тридцать под контрастными струями, прихожу немного в норму. Тошнота отошла, хотя по словам отца – временно, дрожь в теле пропала, скорее всего, тоже временно. Остались слабость и зверский аппетит. Да. И стояк остался. Не берёт его утреннее похмелье.
На кухню идём с низко опущенными головами. Криков ещё нет, а волосы дыбом уже встают. Толкаю отца вперёд. Пускай принимает первый удар от своей злой жены, а меня может по касательной только заденет.
