Пассажиры оказались нетребовательными. Они выбрали себе угол в теплушке, отгородились рулонами агитплакатов и негромко переговаривались, никого не тревожа и ни о чем не прося. У них были свои торбы с пайками, чайник, водились, наверное, и деньги.
Куда и зачем они ехали? Красноармейцев-охранников этот вопрос интересовал слабо. Они бы очень подивились, узнав, что и сами особисты не осведомлены о конечной цели своего путешествия.
Вадим незадолго до отъезда завершил весьма сложную и опасную операцию, вернулся из Ленинграда в Москву и планировал немного отдохнуть, прийти в себя[1]. Тем более что очнулась после продолжительной болезни его невеста – лопарка Аннеке, приехавшая с Крайнего Севера. Не тут-то было. Распоряжением председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского его отправили в новую командировку – едва дали время нехитрый багаж в вещмешок утоптать.
Вадим подозревал, что такая срочность неспроста. Не исключено, что он чем-то мешает вышестоящему руководству, и оно намерено поскорее сплавить его куда-нибудь в глухомань, откуда он не факт что возвратится. Догадку подтвердил его непосредственный начальник, шеф особой группы Александр Васильевич Барченко. Он встретился со своим подопечным и переговорил с ним накоротке, пока тот у себя в коммуналке в Нагатино лихорадочно соображал, что из первоочередного взять в поездку, которая затянется неизвестно на сколько.
– Вы, Вадим Сергеевич, в щекотливые сферы вторглись. Недосуг мне нынче мыслию по древу растекаться, изреку одно: ваше рвение в расследованиях кое-кого припугнуло. Вот и хотят отправить вас в края отдаленные, дабы ретивость вашу поумерить… ну и чтобы в Москве лишний раз не светились.
– Александр Васильевич, в чем я виноват?
– Ни в чем. Политика – область тонкая… Закулисные игрища, подводные течения. И есмь человецы влиятельные, противу чьих решений аз бессилен. Так что придется вам смириться. Авось обойдется, и вернетесь в целости и сохранности…
Единственное, чем сумел порадеть Барченко своему любимцу – взять на временное попечение Аннеке и дать ему в компаньоны Фризе. Отправил бы четверых-пятерых, но и на одного-то высокие инстанции согласились со скрипом.
Фризе Вадим выбрал сам. Сперва держал на примете Макара Чубатюка, матроса-великана, способного в одиночку одолеть целый взвод, но передумал. Макар при Александре Васильевиче – и шофер, и телохранитель, един во многих лицах. Нельзя его с шефом разлучать, тем более надолго. Прочие сослуживцы тоже были как на подбор, каждый со своей сверхспособностью: кто босиком по углям расхаживал, кто будущее предсказывал не хуже Нострадамуса, кто из оков и цепей высвобождался. Бери любого – не пожалеешь. Но Вадим остановил выбор именно на Фризе. Коренной мюнхенец, попавший в русский плен в мировую войну, хоть и не переставал считать себя истым бюргером, давно уже свыкся с нравами и обычаями новой родины. Способный врач, он умел лечить пациентов как лекарствами, так и пассами – водил рукой над больным местом, что-то пришептывал, и иногда случалось чудо, боль отступала. В общении он был вполне комфортен: в меру молчалив, в меру разговорчив, в душу не лез, позволял себе философствовать, но в пределах разумного. Такой спутник никогда не утомит и не вызовет раздражения, что немаловажно в экспедиции, от которой не знаешь, чего ожидать.
Сейчас Вадима больше всего нервировала неопределенность. Он был в пути уже несколько суток, успел отлежать бока на жестких полках, но до сих пор не представлял себе, куда и для чего направлен. Маршрут состава заканчивался в Тюмени, до нее Вадиму и выдали предписание. Однако присовокупили, что это не есть конечный пункт. Далее поступят новые инструкции по телеграфу.
