Анна осталась одна на опушке леса, брошенная, никому не нужная. Всё случилось так, как она предполагала в самых страшных мыслях. От неё отвернулись все: Альберт, партизаны, подполье, она собственными руками убила любимого мужчину, отца её будущего ребенка. Что будет с ней дальше? Она до вечера проплакала в лесу и пошла домой.
Она встретила Аллу, но та сделал вид, что не знает её. Больше она к ней не заходила, в работу подпольной организации не посвящала. Анна по-прежнему работала в комендатуре, но уже уборщицей. После исчезновения Альберта, приехал новый офицер, который не доверял Анне.
Вскоре стало известно, что в лесу нашли расстрелянного Альберта, его похоронили на окраине города, и Аня тайком ходила к нему на могилу. Карательный отряд, присланный для уничтожения партизан, попал в засаду и был уничтожен партизанами. Тем временем беременность уже нельзя было прятать, от неё отвернулись даже соседи, все знали, что отцом мог быть только немец. Анна, опустив глаза, ходила на работу и вечером домой, ни с кем не здороваясь. Вскоре её уволили из комендатуры, она голодала. В одну из ночей, промучившись весь день, сама родила девочку, завернула её в старые простыни и проплакала над ней и над своей судьбой до утра. А утром пошла побираться, надо было кормить себя и дочь. Так прошёл год. И вот в один из дней с утра немцы стали собираться, кричать, садиться в машины и спешно покидать город. Жители поняли, что они отступают. Недалеко звучала канонада русской артиллерии. Аня радовалась со всеми, когда в город въехали советские танки и вошла пехота. Она стояла с маленькой дочкой на руках, и по её щекам текли слезы.
Через неделю за ней пришли из особого отдела. На допросе она рассказала всё, ничего не утаивая. Она подписала протокол допроса, и её отпустили домой. «Неужели поверили и простили? Если бы так, я бы начала всю жизнь сначала. Ради дочки. Она не должна знать ничего о том, кто её отец. Раз мне не выпало в жизни счастье, то дочь должна быть счастлива. Лишь бы мне поверили, лишь бы меня простили», – молила она, засыпая. Но чуда не произошло. За ней приехали ночью, велели быстро собраться, взять самое необходимое для ребёнка. Анну привезли в тот же кабинет, где её раньше допрашивали. Тот же следователь хмуро смотрел на неё из-под очков.
– За связи, порочащие честь советского человека, вы направляетесь на принудительные работы в рабочие лагеря в Сибирь. Ребёнок будет направлен на воспитание в детдом до вашего освобождения. Срок вашего заключения – пятнадцать лет. Вопросы есть?
– Нет. Но ребёнок! Она совсем маленькая, она не выживет в детдоме. Разрешите, чтобы она была со мной. Я согласна на самую тяжелую работу, но не разлучайте с дочкой! Я виновата, но ребёнок тут при чем?
– Ребенок при чём? Да она немка – твой ребёнок, понимаешь ты это или нет? Думать надо было, когда ложилась под фашиста. Или собиралась с ним драпать в Германию? Да тебя расстрелять надо и гадёныша твоего. А мы тут играемся, в лагеря посылаем. Да будь моя воля – к стенке, и весь вопрос! – блестел очками и плевался слюной следователь.
Ей нечего было возразить, она плакала, всё сильнее прижимая к себе худенькое тельце истощённого ребенка. К ней подошла женщина в форме и стала отнимать ребенка.
– Не отдам! – кричала Анна, но дочку отобрали.
– Да не кричи ты, авось выживет, если судьба её – выжить. Ты надейся, пятнадцать лет – не срок, зато живая, – приговаривала женщина, унося ребёнка.
