Войдя в город, они долго шли по незнакомым улицам, пока не свернули в неизвестный Иисусу дом. Непримечателен был дом, и трудно было предположить, что в нем притаились одиннадцать взрослых мужчин.
Когда Иисус вошел в комнату, лица учеников выразили вопрос, затем удивление, а потом и полное смятение.
Необычен был вид Учителя. Осунувшееся, пересеченное глубокими морщинами лицо, запавшие глаза, лихорадочно блестевшие из глубины глазниц, седые пряди волос, ниспадавшие на плечи. Но никто не усомнился, что перед ними их Учитель, хотя и мало похожий на привычного, дорогого и близкого.
Разыгралась немая сцена, в которой каждый боялся первым нарушить возникшую тишину. Иисус принял молчание за сомнения.
– Мир вам. Что смущаетесь? Посмотрите на руки мои и ноги мои – это я сам; осяжите меня и рассмотрите, ибо дух плоти и костей не имеет, как видите у меня.
Неправдоподобность и неповторимость происходящего продолжали держать учеников в оцепенении.
Иисус обвел своих учеников безнадежным взглядом, попросил еды. Принесли печеной рыбы, поел в тишине. Подумал и поднялся:
– Мир вам. Достойный человек убережет вас от происков единоверцев. Слушайте Марию Клеопу. Я же иду в Галилею. Там встретимся.
На пороге его ждала Мария, провела в другую комнату, обмыла, перевязала раны, заставила выпить разведенной черной смолы. Молча вывела его из города. Стража у ворот не заинтересовалась двумя путниками, поскольку никого они не напоминали и интереса не представляли. Помнил он, как вышли на дорогу, ведущую в Галилею, слушал напутствия Марии.
– Иошуа, ты уж мать свою навести. Тяжело ей достается в жизни, не вольна она в своих желаниях. Ты теперь сквозь смерть прошел, должен понимать, что нет в ее жизни ничего дороже сына. Оглянись на себя. Ходишь дальними дорогами с другими людьми. Разве составишь ей опору в старости? Сердце ее за это время слезами изошло. Был ты мягок и добр с другими людьми, так неужели у тебя не найдется для матери нежности и теплоты?
И вот он идет домой, хочет увидеть мать, попросить прощения блудному сыну. Несколько дней назад у него была целая жизнь впереди, и место матери в его душе отводилось более чем скромное. Теперь жизнь приближалась к концу, и всем, перед которыми чувствовал вину, он хотел вернуть долги. Особенно виноватым чувствовал себя перед матерью. Вспомнил случай у синагоги. Так холодно встретить свою мать, так равнодушно-отстраненно отнестись к ней, говорить глупые, оскорбляющие материнские чувства слова:
– Кто матерь моя и братья мои? Кто будет исполнять волю божью, тот мне брат, сестра и матерь.
Призывал любить ближнего, а своей матери сказать такие слова! А с какой укоризной она смотрела на него, вспомнить стыдно.
Редкие пешеходы и всадники мало обращали внимания на одинокого путника. По-восточному мудрые люди не мешали друг другу идти и ехать.
Недалеко оставалось до Еммауса. Впереди идущие люди замешкались, спорили о чем-то, оживленно жестикулируя.
Иисус, поравнявшись с ними, признал в одном из них своего двоюродного брата Симеона. То, что они его не признали, было очевидно – о нем и спрашивали. На вопрос, правду ли говорят о событиях в Иерусалиме, о распятии нового пророка по имени Иисус, Симеон только пожал плечами.
– Неужели ты, один из пришедших из Иерусалима, не знаешь о событиях, там произошедших в последние дни?
– Что же произошло в Иерусалиме? – спросил их Иисус.
