– И Пушкина, – заметил я, читая статейку в смартфоне. – Вроде как это было последнее место, где он побывал перед дуэлью с Дантесом.
– И чем дуэль кончилась? – без тени иронии спросил Богдан.
– Пушкина на ней смертельно подстрелили, – стараясь не выказывать удивления, ответил я.
– А. Ну да. Че-то я устал с дороги, видимо. – Богдан тяжело вздохнул. – Сорян.
Я смерил его взглядом. Интересно, это тоже часть игры в мага? Притвориться, что не знает таких школьных фактов жизни поэта, чтобы я и подумать не мог, что экстрасенс во время сеансов вещает по заранее написанным шпаргалкам? Как знать, как знать. Примерно представляя, на какие деньги раскошелился Глеб, уверен, все диалоги с «духами» отрепетированы Богданом настолько, что сам Станиславский, случись ему увидеть мага за работой, воскликнул бы: «Верю!»
После вью-пойнта на крыше «Зингера» мы двинулись в бывшую кондитерскую за возможной порцией литературного кода. Лавируя между бредущим по своим делам горожанам, любуясь архитектурными шедеврами, мы вскорости добрались до «Литературного кафе» и нырнули внутрь.
Тут царила ужасная духота; запах кофе вперемешку с неаппетитным смрадом кухни говорил о плохой вытяжке. Стиль «будуар» – стены устланы красным бархатом, поверх него висят картины и наброски в рамках – как бы намекал, что хозяйка заведения (а я сомневался, что такой лук могла исполнить мужская особь), оплатившая этот ремонт много лет назад, давно и успешно перевалила бальзаковский возраст, а возможно, даже помнила Федора Михайловича еще живым. Столики в кафе пустовали, но я не сомневался, что, как свойственно этому городу, к вечеру все места в зале будут заняты людьми.
В голове всплыла информация, которую я нагуглил пару часов назад: именно здесь Достоевский в свое время познакомился с Михаилом Петрашевским, революционером, который изобрел утопический социализм и взял Достоевского в свой кружок.
Это едва не стоило Федору Михайловичу жизни: по приказу императора всех участников кружка посадили в острог, а руководителей казнили. Причем изначально говорилось, что казнят всех, но в последний момент Достоевского и остальных «рядовых» участников пощадили и «всего лишь» сослали на каторгу.
По мнению его биографов, именно это событие произвело на Федора Михайловича такое неизгладимое впечатление, что он отрекся от идей революции и даже сравнил революционеров с «одержимыми бесами».
Учитывая, насколько судьбоносной оказалась та встреча с Петрашевским, выбор Богдана представлялся вдвойне странным. Ну с какого перепуга духу Достоевского приходить в то место, где он познакомился с человеком, который его едва не сгубил?
Впрочем, я решил не бежать впереди паровоза и дождаться гвоздя программы – спиритического сеанса, а также прелюдии к нему: я не мог знать наверняка, но почему-то подозревал, что в «Литературном кафе» у экстрасенса эпатажных дружков с ирокезами, способных закрыть кафе для наших экзерсисов, не окажется.
И оказался прав.
Богдан уверенно, будто уже не раз тут бывал, пошел в самый угол зала. Хотя, возможно, так оно и было – я вполне допускал, что он прибыл в Питер заранее, чтобы осмотреть локацию до моего приезда.
Расположившись за ширмой, вероятно обозначавшей VIP-пространство, Богдан грохнул рюкзаком об стол, как и в квартире Булгакова.
«Стиль “Бард на Грушинском фестивале”», – почему-то мелькнула у меня в голове мысль, и я с трудом сдержал улыбку.
