Понятно говорю? - страница 11
Здесь же часто встречал деда, копошившегося в контейнерах. Старик выбирал хлеб и другую снедь, уносил ее куда-то в пакетах.
Как-то Роман не выдержал и спросил:
– Неужели вы это едите?
– Ха, это курам. Держу пять десятков в саду. Тут вся округа у меня домашние яйца скупает. Куры на таком корме как заговоренные несутся.
– Понятно, – кивнул Волконский, подумав про себя, что сам бы такие яйца, вероятно, покупать побрезговал бы. – Вон в том контейнере сетка с хлебом.
– Да, спасибо, сейчас посмотрю. Куры мои жируют, конечно, – ухмыльнулся дед. – То бананами, то пирожными их кормлю. Чего тут только не выбрасывает народ! Не помойка, а золотая жила.
– Дворником к нам не хотите? Есть вакансия.
– К вам – нет. Извини. Контора у вас – дрянь. Ты это и сам скоро поймешь.
– Ясно.
– Не обижайся. К тебе лично это не относится.
– Не обижаюсь. Но если передумаете – скажите. Буду рад.
– Хорошо.
Роман закончил уборку и поспешил в офис. Сивоконя опять не было на месте. Он вообще днями где-то пропадал и не всегда отвечал на телефон. Было видно, что работник изначально не принял нового начальника и всячески демонстрировал, на каком флюгере он вертел всю конторскую иерархию.
Диспетчеры, сидевшие далеко в Яшме, иногда по нескольку раз обрывали телефон Романа, сообщая об авариях и жалуясь, что Сережа пропал. Приходилось беспокоить деда, который числился на половине ставки и должен был заменять «оборзевшую лошадь» только на выходных. Дед работал нехотя, требовал доплат.
Комом сыпались жалобы и на уборщиц подъездов. Приходилось им звонить и передавать претензии жителей.
– Алло, здравствуйте! Это Шкуркова?
– Здравствуйте, Роман Евгеньевич! Нет, это – Шкурко.
– А, ну да, ну да! Ольга Юрьевна, опять восьмой кляузничает, что вы там не убирались. Вы там когда последний раз мыли?
– Вчера была, Роман Евгеньевич!
– Ну как вчера, когда люди звонят?
И начинался долгий и нудный плач Ярославны. Иногда Роману, чтобы закрыть заявку быстро и без долгих пререканий, проще было самому отмыть грязный подъезд. Он делал фото для диспетчерской и бежал по новым делам.
У Ольги Юрьевны, кстати, был взрослый сын лет тридцати. Высокий юноша по имени Саша, полный, широкоплечий. Он немножко отставал в развитии и слыл в Терриконе дурачком. Волконский сделал несколько попыток пристроить Шурика дворником. Он уговорил парня взяться за уборку, рассчитывая первое время оплачивать работу чужой детинушки из своей зарплаты. Думал, что юноша втянется, освоится, войдет во вкус. Но Сашки хватало лишь на пару дней, затем он бросал дело и бродил по городку, наслаждаясь бездельем. Волконский предпринимал новую попытку, увещевал Сашку стать помощником маме, самостоятельно зарабатывать и так далее. История повторялась. Шурик брал метлу, но вскоре опять терял к ней терпение. На третий или четвертый раз Роман понял, что Сашку не образумить. Он выплатил несостоявшемуся специалисту гонорар за сделанное и больше в Шурике участия не принимал.
Плакат у контейнеров
У Волконского сдавали нервы. Он становился все более раздражительным. Стал еще больше ненавидеть телефон. Бывало, без цели уходил в лес побродить между стволов и послушать птиц. Но с каждым разом это помогало все меньше. Роман боялся, что вскоре просто сойдет с ума и натворит что-то ужасное.
Часто в Террикон заезжал инкогнито представитель государственной жилищной инспекции и снимал проблемные места в городке. В один из выходных дней в «Доброделе» появилось двадцать семь претензий на ржавые газовые трубы, мусор у торцов зданий, где были спуски в подвалы, мат, запечатленный на стенах чьим-то подростковым маркером или баллончиком с краской. И самое ужасное, что сроки устранения этих недочетов всегда были короткими. Чаще – одни сутки.