По ушам бьёт тишина. Не знаю, как у него так получилось, но замолчали все и разом.
Я отворачиваюсь от иллюминатора.
— Бездна…
Эвакуировать отсеки нижней палубы я точно не успею. Но это и не требуется. Относительно безопасно спрыгнуть можно только в воду, а под нами твердь континента. Смертельно не повезло.
— Мы умрём, мы все умрём, — бортпроводница подскакивает к телу командира и под рёв, размазывая слёзы и потёкшую по лицу косметическую краску, принимается остервенело пинать его сначала мысками туфель, потом каблуками.
— Есть идеи? — спрашивает меня князь.
— Внизу земля, какие тут могут быть идеи?! Пшёл вон.
Бесит он. Хоть и помогает. По крайней мере порядок в отсеке навёл, только бортпроводница с ума сходит.
Я отцепляю ремень безопасности, поднимаюсь. И едва не наворачиваюсь — парусник явно попал то ли в околоземное вихревое течение, то ли в воздушную яму. Ни один вариант мне не нравится. Князь ловит меня за шкирку, неприятно встряхивает и на вытянутой руке относит в рубку… как нашкодившего котёнка.
И даже не брыкнуться.
Кресло помощника занято… телом. Командир, прежде, чем начать самоубийственную смену курса, убил его ударом кортика в шею.
Кровь повсюду.
Пока я осматриваюсь, князь действует. До меня долетает хлопок звонкой пощёчины, и я слышу, как бортпроводница набрасывается уже на князя:
— Это всё из-за вас! — истерично кричит она. Лёгкая пощёчина её не успокоила.
Запаса высоты почти не осталось. Я устраиваюсь в кресле и кручу регулятор спинки, потому что комфорт важен. Без комфорта я потеряю в точности.
Сирена орёт. Звук резкий, похожий на кряканье клаксона. Знать бы ещё что именно не нравится контролирующему артефакту: угол наклона, высота? А вот новый сигнал я “считываю” — его выдаёт система эхолокации, и означает он, что земля недопустимо близко.
Мы вот-вот разобьёмся.
Я обхватываю ладонями обтянутый шершавой кожей штурвал и мягко тяну на себя.
Проблема не в том, чтобы задрать нос и пойти наверх. Проблема в том что паруса развёрнуты в конфигурацию снижения. Если я попытаюсь пойти наверх, мы банально свалимся. Железное правило для всех судов независимо от размера: сначала паруса — потом штурвал. Только так и никак иначе.
Я нарушаю. Но нарушаю с умом. Я поднимаю нос настолько плавно, насколько это возможно, беру курс параллельно земле. Снижение продолжается, но оно микроскопическое. Я оттянула неизбежное крушение и выиграла время.
Разница в габаритах — мелочь.
Мне незнакома почти вся “начинка” рубки. Штурвал — да. Я опознаю горизонт и артефакт связи. Догадываюсь, что гигантская панель с сотней клавиш как раз и отвечает за паруса, но я вообще не представляю, куда там жать, в челноках куда проще.
Мы недопустимо низко, а впереди возвышенность, которую мы собираемся протаранить.
Чёрт-чёрт-чёрт!
Каждый манёвр — риск, но я забираю вправо.
Я смотрю только вперёд, но всё равно чувствую, как из соседнего кресла исчезает тело убитого помощника. Рядом, не боясь запачкать свой щёгольский камзол, садится князь.
— Спокойнее, ты отлично справляешься, — его уверенность придаёт мне сил, но я всё равно срываюсь.
— Я хожу на челноках! Ты понимаешь разницу между корытом и большим пассажирским двухпалубным парусником?! Это всё равно что крестьянину вместо картошки дать на разведение фиалку!
— Мы всё ещё теряем высоту?
— Хочу сесть в океане, — объясняю я. — Два-три часа, и за нами придут.
