– Мамка, ты чего ищешь? – спросил пацаненок.
– Тарелки.
– А нет у нас тарелок, только одна миска батина. Ты туда еду наливаешь, все садятся и едят из нее. Вернее сначала жрет батя, а потом мы доедаем, что там, на дне останется.
– А если ничего не остается? – поразился Влад.
– Редко такое бывает, тогда в миску кипятка нальем, побултыхаем и хлебаем.
– Жесть, – это единственное слово, которым можно было описать всю окружающую действительность.
– Ты, кстати, ешь самая последняя, – заметил мальчишка.
– Значит, я работаю, готовлю, покупаю еду, рожаю детей, стираю, ублажаю мужа, убираюсь, и ем самая последняя?
– Ну, в общем да, – кивнул Иванко, – Если бы младшей была сестра, то она ела бы последней. Так как она старшая и почти невеста, то ее голодной оставлять нельзя. За нее могут и хороший выкуп дать. Я парень, будущей мужик, мне тоже нужно регулярно есть. А баб много, так батя говорит.
– Еще раз повторю – козел твой батя, – ответил Влад, – Это получается, он сидит, жрет, а все остальные смотрят?
– Ну, да, а что тут такого? Обычно он на дне жижку оставляет. Это еще у нас мало детей. В некоторых семьях младшие вообще ничего не получают, перебиваются корками.
– Так хлеб все же дается? – спросил Влад.
– Да, – кивнул мальчишка, – Но совсем немного, чтобы потом живот не болел.
– Нормальненько. Дети тут мрут, как мухи, видать.
– Мруть, так баба еще родит. Это ты, мать, только нас двоих выродила, потому что батя тебя лупит все время, а в других семьях постоянно баба беременной ходит. Батя говорит, что ты у нас убогая и больная.
– А ты, дурачок, все за ним повторяешь, – не выдержал Влад.
Он взял большую миску налил туда несколько половников супа и поставил на стол. Иванко придвинул миску к себе и запустил ложку.
– Бати нет, значит, я ем первый, я же мужик, а ты подождешь, – важно сказал мальчишка.
Тут же получил горячей поварешкой в лоб.
– Кто на пожрать заработал и приготовил, тот и мужик, – ответила Владка, выдав пацану кусок хлеба и устроившись рядом на стуле.
Миску поставил между ними.
– Ешь, и не выпендривайся.
Иванко потер лоб ручонкой, но возражать не стал, принялся наравне с матерью хлебать суп, да жевать свежий хлеб. Нашел кусочек мяса и придвинул его к матери.
– На, мамка, тебе мясо, ты заработала, – уважительно сказал он.
– Лопай, там еще есть, – кивнул Влад.
Заскрипела дверь и в дом ввалилась Любавка. На челюсти у девочки красовалась свежая ссадина.
– Бери ложку, и садись есть, – скомандовал Влад, – Вон там хлеб.
Девчонка кивнула, и устроилась рядышком, два раза ее не надо было приглашать.
– Мясо? – удивленно спросила она, выловив кусочек из миски.
Она хотела отдать его брату, но тот помотал головой.
– Там еще есть, всем хватит. Нам вообще мясо редко перепадает, только если после бати косточки поглодать. У него зубов мало, не все может обгрызть, нам остается немного, – пояснил Иванко, – А вот, чтобы вот так мясо плавало, не было никогда такого.
– Я уже понял, что жили вы, мягко говоря, фигово, – вздохнул Влад.
– Любавка, а тебя тоже с работы выгнали? – спросил мальчишка.
– Да. Ко мне начал Альберт приставать, завалил меня на кровать и полез под юбку. Я ему в переносицу съездила кулаком, а он мне в челюсть зарядил, а его толкнула, и он упал. Я убежала.
– Чего ты сопротивлялась? Может быть, тебя в жены взял, – деловито спросил Иванко.
– Ты его видел? Он же весь в прыщах, и ему тринадцать лет. Кто бы меня в жены взял. Ты же знаешь, они своих сыновей с четырнадцати лет женят. Да и вообще, не хочу я замуж. Не хочу, как мамка наша жить, – стукнула маленьким кулачком Любавка.
