На самом деле знакомая у меня была, но к ней я, понятное дело, не зашла. А направилась к старинному кладбищу неподалеку. Вообще, в столице погостов было несколько. На одних покоились только досточтимые и уважаемые горожане. На других предавали земле простых обывателей. А на окраине имелся и такой, где могли попрактиковаться студенты-некроманты. На последнем меня найдут, если что, быстрее всего. Поэтому я решила под конец смерти обнаглеть и шикануть – улечься в усыпальницу одного симпатичного склепа, который был у меня на примете. Но сначала – утопить чемодан.
Путь к реке шел как раз мимо ворот кладбища. И у них меня поджидал неприятный сюрприз: печать на входе погоста. Да не простая, а магическая. Так что и не войдешь. Вот ведь гадство! Даже умереть просто нельзя. Только преодолев невзгоды, трудности и кованый забор. На последнем, к слову, я и застряла, зацепившись подолом за острый шип.
Ткань платья оказалась не просто прочной, а прямо-таки подло прочной и рваться дальше не желала. И я очутилась в подвешенном положении.
А всего-то и хотела убедиться, что тот симпатичный склепик никто не опечатал. Потом сходить, утопить чемодан и устроиться в гробнице. Но увы. Пока что я лицезрела только перекошенное лицо бдительного и слегка проспиртованного сторожа.
– А-а-а… еще одна эта… по-кло-нительница! – с запинкой выдал мужик гренадерского размера, возникший перед моим взором с метлой наперевес. При виде того, как он постукивал череном о свою ладонь, мне стало ясно: этот человек дюже целеустремленный, буквально сметающий все на своем пути. – Когда же вы закончитесь то!
– А я и не начиналась! – болтая ногами в воздухе и разведя руки в стороны с самым независимым видом, будто каждый день практикую заборно-медетативные практики, ответила я. Чемодан, переброшенный через ограду чуть раньше, напоминал кленовый лист-переросток, валяясь на земле.
– Ага, не начиналась! Этот пи-и-вец уже неделю как помер, а вы к нему все таскаетесь. Восемь раз памятник оттирал от вас, паразиток! И ладно бы помадой малевали! – в сердцах сплюнул сторож. – Вы же его, заразы, краской мажете! И сердечки рисуете.
Хотелось заверить, что я не чья-то фанатка, а скромный некромант. И рисую не сердечки, а руны призыва. Но думаю, что это признание подействует на стража, как солнце на стригоя: он загорится. Правда, от гнева.
Впрочем, сторожу не нужно было никаких дополнительных пояснений. Он для себя уже все решил и замахнулся, чтобы как следует огреть меня метелкой. Но не успел. Ткань затрещала, я упала на землю, и прутья веника просвистели над моей головой. Я же, инстинктивно крутанувшись, оказалась на спине и рукой схватила за черен, когда веник из прутьев, насаженный на палку, просвистел надо мной повторно.
В любой другой бы ситуации после этого финта я бы болталась на метелке, как моська, сдуру вцепившаяся в черен. Но не сегодня.
Я резко дернула метлу на себя. Подвыпивший сторож потянул ее к себе.
– Отдай, ведьма! – рыкнул этот кладбищенский охранник, косматый и бородатый насколько, что птицы могли легко принять его шевелюру за уютное гнездо.
– Я не ведьма! У меня еще диплома мага нет!
По тому, как в ответ лохматый удвоил усилия, я поняла: все-таки у меня уникальный талант. Как бы плохо ни было, я умудрялась сделать еще хуже. Видимо, моих коллег он не любил еще больше, чем просто эйр с противным характером.
