Нашу дружбу и симпатию друг к другу заметили и её родители, которые относились ко мне с уважением, да и я всегда был предельно вежлив с ними. Думаю, что они искали для своей дочери парня без вредных привычек, спортивного, перспективного в плане будущей карьеры, усердно изучающего языки, успешного в учёбе. Не скрою, что всё это уже было у меня: я действительно старался достичь вершин, подняться на Эверест победителем, совершенно не думая о личной жизни. Хотелось лёгкости и ненавязчивости в отношениях с женщинами, хотя родители Арины вполне доверяли мне своё главное сокровище, тонко намекая, что были бы рады видеть в качестве зятя. Владимир Сергеевич часто приносил нам билеты в кино и на концерты, приглашал на вечера в свою компанию, а мама Арины каждый раз старалась накормить чем-то особенно вкусным.
Об Асе и своих отношениях с ней я, конечно же, помнил, но переговоры с ней постепенно превратились в какое-то обременяющее обязательство. Они уже не радовали, а лишь пробуждали угрызения совести.
«Эльдарик, Эльдар», – звучал в трубке влюблённый восторженный голосок Аси, а я он с ужасом чувствовал, что в душе уже нет того отклика и трепета любви, которые раньше хранил в себе.
Думая об Асе, почему-то вспоминал самые грустные мгновения прошлого, всё то, что хотел забыть: последние дни маминой жизни, наш последний разговор, смерть, похороны. Я прикручивал в голове встречу с Асей: чёрный траурный платок на её голове, слёзы, и мне хотелось только одного – спрятаться подальше от всех этих воспоминаний.
С Ариной же было легко и приятно. Её родители и она сама относились ко мне настолько тепло и даже по-родственному, что я и не заметил, как для всех окружающих стал женихом Арины. Знакомые и близкие Гронских, их соседи, коллеги Владимира Сергеевича восприняли меня именно будущим мужем его дочери и уже спрашивали: когда их позовут на свадьбу.
Первым об этом заговорил Владимир Сергеевич:
– Я вижу, ты хороший парень, Эльдар. А потому поймёшь моё беспокойство за дочь. Аринка у нас с Олей одна. Я вижу ваши отношения. Не хочу в них вмешиваться и уж тем более навязывать тебе своё чадо. Попрошу только об одном: если не относишься к ней серьёзно – не морочь голову моей девочке. Арина у нас домашний ребёнок, и опыта таких отношений с мужчиной у неё совсем нет. Она привыкнет к тебе, а когда ты её оставишь, для неё это станет трагедией.
– Нет, не думайте о плохом, – пробормотал я, опустив голову и сам уже понимая, что давно пора определиться. Понимал, что в своих отношениях с Ариной, сам того не замечая, зашёл слишком далеко.
Не было никаких объяснений в любви, мы даже не целовались, но уже для всех и давно были женихом и невестой, а не просто друзьями.
Я долго и мучительно думал о сложившейся ситуации, но ничего не мог придумать. Меня как магнитом тянуло к светлоглазой девушке, с которой можно было отдохнуть душой, забыть обо всём плохом и тяжёлом – вот тогда и перестал звонить Асе, не мог больше слышать её голоса, лгать, что ничего не случилось, испытывая при этом жгучее чувство вины.
– Прошу вас, помогите мне узнать о Эльдаре хоть что-нибудь. Может, с ним что-то случилось, – плакала в трубку Ася, разговаривая с Борисом, – он ведь давно должен был приехать, но даже не звонит. По старому номеру телефона – никто о нём ничего не знает, говорят, что он уехал. Но куда? Я сейчас хочу знать только одно: жив ли он, здоров ли? Неужели нельзя узнать о нём у тех, кто его послал в эту проклятую Германию или уже в Сингапур? Где он сейчас?
