– чувствовать себя так, словно без женщины обойтись невозможно, – признак слабости;
– и тем не менее без женщины мужчина утрачивает уверенность в своей силе и особом статусе, каковая – к добру или худу – составляет основу его гендерной самоидентификации.
Иной раз по утрам, среди зеленых, спрыснутых дождем шотландских пейзажей, Чипу казалось, что он вот-вот вырвется из лап этого противоречия и вновь обретет самодостаточность и цель жизни, но в четыре часа дня он уже пил пиво на железнодорожной станции, закусывая чипсами с майонезом и подмигивая девицам из восточно-американских колледжей. Неуверенность в себе и неспособность воспроизвести акцент жителей Глазго, от которого у американочек подгибались коленки, мешали Чипу превратиться в записного соблазнителя. На его счету был один только гол: юная девица-хиппи из Орегона, с пятнами кетчупа на блузке. От ее волос шел до того густой запах, что большую часть той ночи Чипу пришлось дышать ртом.
По возвращении в Коннектикут эти неудачи казались уже скорее забавными, нежели жалкими, и Чип принялся подшучивать на свой счет перед друзьями-неудачниками. Вероятно, думал он, шотландскую тоску на него нагнала жирная пища. Тошнота подкатывала к горлу, стоило представить себе лоснящиеся края подрумяненной рыбки – как бишь она называлась? – сизоватые полукружья насыщенных липидами чипсов, запах кипящего масла и волосатой девчонки или даже просто услышать слова: «Ферт-оф-Форт»[13].
На еженедельных фермерских ярмарках поблизости от Д. он покупал теперь экологически чистые томаты, белые баклажаны, тонкокожие золотистые сливы. Он ел руколу (старики фермеры называют ее сурепкой), такую забористую, что на глазах выступали слезы, словно при чтении отрывка из Торо[14]. Вернувшись к здоровому образу жизни, Чип вспомнил и о самодисциплине. Отлучил себя от алкоголя, крепче спал, меньше пил кофе, дважды в неделю посещал университетский гимнастический зал. Прочел-таки треклятого Хайдеггера и каждое утро делал приседания. Другие виды самосовершенствования легли в общую картину, словно кусочки мозаики, и какое-то время Чип блаженствовал на манер Торо, тем более что прохладная, способствующая прилежному труду погода возвратилась в долину Свалки. В перерыве теннисного матча Джим Левитон заверил Чипа, что утверждение его в должности постоянного профессора – сущая формальность и Вендла О’Фаллон, другой перспективный сотрудник литературоведческой кафедры, ему не конкурент. Осенью Чипу предстояло вести курс поэзии Возрождения и семинар по Шекспиру: ни то ни другое не требовало пересмотра прежних позиций. Препоясав чресла перед последним этапом восхождения на вершину под названием «Постоянная профессорская ставка», Чип тем не менее рад был услышать, что путешествие окажется несложным; в конечном счете без женщин его жизнь стала даже счастливее.
Однажды в пятницу, в сентябре, он сидел дома и готовил на ужин брокколи, тыкву и свежую треску, предвкушая вечер за проверкой экзаменационных рефератов, как вдруг мимо кухонного окна проследовала пара ног. Чип узнал эту танцующую походку: так ходит Мелисса. Она не могла пройти мимо изгороди, не пробежавшись по ней пальцами. Она била в коридорах чечетку и играла в «классики». Ходила задом наперед и боком, скакала, подпрыгивала.
В дверь Мелисса постучалась весьма решительно. Сквозь сетку Чип разглядел у нее в руках тарелку с покрытым розовой глазурью печеньем.
